— Я не нуждаюсь в шпаге, сударь. Король лично пожало вал мне дворянский титул. Ему известна моя доблесть, и мне этого достаточно. И я никому не собираюсь доказывать свою храбрость или же хвастаться ею, как ярмарочный фигляр.

На протяжении оставшегося пути Шарль де Баац искоса бросал на молодого человека снисходительные взоры; до самого Пале-Кардиналь никто из них не проронил ни слова. Прибыв на место, они оставили коней в кордегардии, и гвардейский офицер, храня презрительное молчание, повел Луи по лабиринту комнат и анфилад, галерей и лестниц — и широких, и совсем узеньких.

Неожиданно он остановился и постучал в ближайшую дверь.

— Это бывший рабочий кабинет его преосвященства, — уточнил гасконец негромко и почтительно, словно грозный кардинал по-прежнему работал в этой комнате.

Услышав разрешение войти, де Баац пропустил Луи внутрь и закрыл за ним дверь.

Пять человек, находившихся в комнате, вели оживленную беседу; заметив Луи, они немедленно замолчали.

Луи сразу узнал Мазарини. Министр сидел на высоком, обитом красным бархатом стуле, и, как показалось Луи, за то время, которое они не виделись, совсем не изменился. Кардиналу не так давно исполнилось сорок, но его гладкое лицо с высоким, в залысинах лбом и несколькими морщинками в уголках темных глаз, над которыми чернели густые брови, выглядело на удивление молодым. Холеные короткие усики и короткая квадратная бородка придавали ему вид щегольской и благодушный. Сейчас, однако, Мазарини выглядел крайне озабоченным.

За спиной министра стоял друг Луи Гастон де Тийи, он знаком приветствовал его, но Луи даже не заметил этого, с ужасом узнав человека, сидящего на табурете рядом с Мазарини. Он невольно подался назад: это был Рошфор, исполнитель самых гнусных поручений Ришелье!

Весь в черном, увешанный оружием, необходимым в его профессии убийцы, Рошфор смотрел на Фронсака ледяным взором, лишенным всякого выражения.

Старательно избегая взгляда Рошфора, Луи с поклоном приветствовал Исаака Лафема, четвертого участника собрания. Пятого его участника он видел впервые. Одетый в черный костюм, какие носят простые горожане, он сидел в обитом бархатом кресле, гораздо более удобном, нежели стул Мазарини.

— Шевалье, — церемонно произнес Мазарини, именуя Луи его дворянским титулом, — полагаю, некоторые из собравшихся могут быть вам не знакомы. Я имею в виду господина Лафема и господина Летелье.

И Мазарини указал на названных им важных особ. Луи не знал, кто такой Летелье, однако итальянец не замедлил разъяснить:

— Господин Летелье является военным интендантом нашей армии в Пьемонте. Я познакомился с ним в прошлом году и имел возможность оценить его способности. Мне нужна его помощь и его знания — как в юриспруденции, так и в организации полицейского дела. Я вызвал его в Париж, однако об этом пока никто не должен знать. И вас я также попрошу хранить молчание.

Сорокалетний Летелье родился в семье, принадлежавшей к дворянству мантии.[43]Став прокурором в Шатле, он работал под началом Лафема, затем перешел докладчиком в Государственный совет. Канцлер Сегье заметил его и отправил в Нормандию на подавление восстания босоногих. Задача непростая, но Летелье справился с ней самыми жестокими методами, призвав на помощь Жана де Гассиона.[44]

Успех Летелье получил достойную оценку, и его назначили интендантом в итальянскую армию.

Являясь полномочным представителем королевской власти, военный интендант осуществлял надзор и контроль по линии полицейского ведомства, отправления правосудия и организации подвоза продовольствия.

Летелье отлично зарекомендовал себя на новом посту. В 1641 году, находясь в Пьемонте в составе посольства, направленного к принцу Савойскому, Мазарини заметил Летелье, оценил и предложил ему сотрудничество, ставшее долгим и плодотворным.

Летелье станет военным министром, а сын унаследует ему под грозным именем маркиза де Лувуа.[45]

— Теперь, когда вы всех знаете, — продолжил кардинал, — берите стул и садитесь, шевалье. Перейдем к цели нашего собрания: я получил ваш доклад, дополнивший доклад, составленный господином де Тийи для гражданского судьи, и решил собрать все заинтересованные стороны, чтобы выработать план действий.

— Отныне у нас есть основания подозревать господина де Фонтрая или его сообщника в подлом убийстве комиссара Бабена дю Фонтене. Господин де Рошфор, имеющий богатый опыт по выслеживанию де Фонтрая, ведь он целый год следовал за ним повсюду, вплоть до самой Испании, с тем чтобы разоблачить заговор Сен-Мара, — так вот он сообщил мне по секрету, что маркиз д'Астарак остановился в Париже у принца де Марсильяка, почему-то по-прежнему считающего его своим другом. Осталось понять, почему Фонтрай убил Бабена дю Фонтене.

Во время речи министра Луи, почти не слушая его, исподволь наблюдал за Летелье.

У военного интенданта было продолговатое лицо, острый нос и пронзительный взгляд. Сидя в позе прилежного ученика, он время от времени делал заметки, держа письменный прибор на коленях. Но как бы ни был Луи поглощен разглядыванием Летелье, он едва не подскочил, когда речь зашла о Фонтрае.

Итак, Луи д'Астарак проживал у принца де Марсильяка, того самого, которого несколько дней назад он видел у маркизы де Рамбуйе! Каким образом они могли договориться, если Марсильяк известен своим добронравием и лояльностью к королевской власти? У него с Фонтраем нет ничего общего!

Когда заговорил Лафема, он, казалось, обращался прежде всего к Фронсаку:

— Согласно господину де Тийи, смерть дю Фонтене могла быть связана с одним из трех дел, которые расследовал комиссар. Мы говорили об этом перед вашим приходом. В частности, он расследовал смерть судебного исполнителя Клеофаса Дакена, скончавшегося после продолжительной болезни желудка, причинявшей ему ужасные страдания. Комиссар не исключал отравления…

— Которое совершила его жена? — резко перебил Летелье, продолжая делать заметки.

Заметив, какими взглядами обменялись магистраты, Луи понял, что оба недолюбливали друг друга.

— Нет, — ответил де Тийи, — не похоже, хотя, разумеется, ни в чем нельзя быть уверенным. Тем не менее, у нас есть основания полагать, что преступник — это собутыльник Дакена по имени Пикар. К сожалению, Пикар исчез.

— Почему болезнь причиняла ему такие страдания? И почему вы уверены, что его супруга здесь ни при чем? — прервал его Мазарини. — Я ничего не прочел об этом в вашей записке, но известно множество случаев, когда жена подсыпает яд любимому супругу.