— Ну, слава богу! — деланно обрадовался Василий, даже не подумав, что на простой рязанской физиономии ясно читается: «Шли бы вы подобру-поздорову, ваше благородие…» — А я-то невесть что подумал… Собаки, понимаешь, всю ночь выли, — поделился он с офицером. — Не спалось совсем… Что вашему благородию будет угодно?

— Казенная есть, Василий? — Саша вытащил из кармана ком мятых купюр, силясь вспомнить, сколько «афонек» стоила в последний раз бутылка водки.

— Откуда, батюшка? — сделал холуй постное лицо. — Один шароп, табуретовка…

— Ох, не ври! Будто я не знаю, что всегда держишь запас!

— Помилуйте!..

— Слушай, Василий, — облокотился Александр на стойку. — Я всю ночь не спал сегодня… Злой, как собака. Думаешь, просто так собаки ночью-то выли? Ох, не к добру, Василий, не к добру…

Мужик помолчал, шаря глазками по лицу поручика, и пробормотал, отведя взгляд в сторону:

— Да есть в заначке пара бутылочек…

— Тащи обе. И закусить что-нибудь, — распорядился Бежецкий. — Заверни во что-нибудь, чтобы не напоказ по городу нести…

Пять минут спустя он вышел из харчевни с объемистым бумажным свертком под мышкой. Наличности у него почти не осталось — цену живоглот заломил поистине людоедскую, но и его можно было понять: покупал офицер «на вынос», что, в общем-то, в магометанском городе было строжайше запрещено.

«Ерунда! — легкомысленно подумал поручик, настроение которого несколько поднялось. — До жалованья дотяну. В крайнем случае перехвачу у кого-нибудь десятку. Я же не Зебницкий — мне в долг дадут, наверное. Да, вот у Зебницкого и займу — не век же мне ему одалживать?»

Он покачался под цепкими взглядами стариков (до скончания века они тут обосновались, что ли?) с каблука на пятку, прислушиваясь к бульканью, доносившемуся из пакета, и решение пришло само собой.

«А не закатиться ли вам, поручик…»

* * *

Александр лежал, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Рядом, разбросав по подушке волосы, крепко спала утомленная пьяно-любовным марафоном женщина. Не Варвара, увы…

Ноги, сперва сами несшие поручика в знакомом направлении, постепенно замедлили ход. У нее он не бывал с того самого памятного дня, когда на его глазах умер бедняга Еланцев. Не мог перебороть себя — все казалось, что стоит между ними мертвый поручик, улыбаясь кровоточащими губами… Встретились в городе как-то раз. Бежецкий, пресекая встречное движение женщины, сухо раскланялся тогда, она не настаивала… И вот теперь, когда Саша решился, оказалось, что права старая мудрость. Нельзя в одну реку войти дважды…

— А нет ее, — беспечно ответила открывшая дверь молодая, но уже довольно потасканная особа, изучив поручика с ног до головы цепким, оценивающим взглядом представительницы древнейшей профессии.

Все в ней: и то, как она жевала — смолку, вероятно, и вульгарный наряд, и неряшливая прическа, — отталкивало Бежецкого.

— Где же она? — спросил он как можно ровнее, стараясь ничем не показать своего к этой «жрице любви» отношения. — Когда будет?

— А вы разве не знаете? — вылупила глаза девица.

— Чего не знаю?

— Да нет ее! Вообще нет. Теперь я тут живу.

— Уехала? — Сашино сердце сбилось с ритма.

— Ага! Уехала! — ухмыльнулась шалава, продемонстрировав золотую зубную коронку. — В ящике! Убили ее.

— Как это произошло? — Молодой человек сам удивился, что его голос звучит почти безразлично.

— А я знаю? — пожала острыми плечиками девица. — Говорят, во время обстрела накрыло. Я там не была… А не угостите барышню сигареткой, ваше благородие? — игриво подмигнула она, плотоядно глядя на пакет под мышкой у поручика. — А то столько не пила, что до сих пор голодная…

— Извините, не курю, — сухо кивнул молодой человек, поворачиваясь.

Известие о смерти первой его женщины не то чтобы выбило его из колеи — все под Богом ходим — но навеяло грусть, еще больше усугубив неважное настроение.

Но разве одна знакомая девушка у бравого офицера, бывшего гвардейца, в городе? Ха!..

Поручик осторожно, чтобы не разбудить спящую, встал и босиком, поджимая пальцы от уколов разлохматившейся циновки — не такой непотребной, как у него, но тоже далеко не новой, прошлепал к столу, заваленному объедками. Бутылка, на треть полная, занимала почетное место, но Александру мерзко было даже представить отвратительный сивушный вкус пойла, там содержащегося. «Монополька», вынесенная из «клуба», закончилась удивительно быстро, и в ход пошло все, что могло нести опьянение. Да и не первая это была «станция», где останавливался поручик на своем пути к нынешнему свинскому состоянию: в памяти мелькали смазанные лица собутыльников и собутыльниц, ни одна из которых даже близко не походила на спящую — женщину лет тридцати с миловидным, правда, лицом, которое язык не поворачивался назвать красивым. Может быть, из-за неряшливо наложенной и изрядно размазанной косметики?

Бежецкий подошел к мутноватому зеркалу, украшающему одну из стен, и вгляделся в его глубину. Туда, где стоял молодой мужчина в костюме Адама, исподлобья, тяжелым взглядом, смотрящий прямо в глаза ему, Саше.

«Неужели это я? — ошеломленно подумал молодой человек. — До чего же я дошел?..»

Тому, зазеркальному, Саше, действительно трудно было дать двадцать два года. Всклокоченные, изрядно отросшие волосы, ввалившиеся щеки, резко обозначившиеся складки у рта, небритый подбородок, синева под глазами.

«Прочь, прочь отсюда! — Он с гадливостью оглядел убогое жилище, не вызывающую симпатий женщину, с которой делил ночь и постель. — Но для начала — привести себя в порядок!..»

Он долго плескался под рычащим и фыркающим душем, с наслаждением впитывая тепловатую воду, уносящую усталость, последствия неумеренного возлияния и непонятное раздражение. К концу процедуры молодой человек чувствовал себя совсем другим. А уж когда растерся докрасна махровым полотенцем, ощутил такой прилив сил, что воспоминание о соседке по постели уже не вызывало такого отвращения, как вначале.

«Жизнь продолжается… — думал он. — С чего это я взял, что все на свете так плохо?..»

Молодой желудок требовал пищи, на ум пришел некий веселый мотивчик, и поручик не сразу понял, что в запертую дверь крошечной душевой давно уже стучат.

— Я сейчас! — весело крикнул он, выдавливая на палец зубную пасту (ну не мог он преодолеть брезгливости и воспользоваться чужой щеткой!) и остро сожалея при этом об отсутствии бритвенных принадлежностей: с двухдневной щетиной, как какой-нибудь бродяга… Фу, моветон! — Одну минуту!

Он распахнул дверь и заключил бледную хрупкую женщину (косметику она уже успела стереть или, наоборот, поправить) в объятья, мучительно пытаясь вспомнить, как же ее зовут — Лиза, Галя, Тая?..

— Сашенька, мне страшно! — прижавшись к его груди, бормотала женщина. — Что это, Сашенька?