Наверное, наибольшего прорыва в понимании психсоматических расстройств нам удалось достигнуть, когда мы ушли от разделения мозга и сознания. Мы больше не считаем, что это нечто совершенно разное. Не бывает так, что мозг здоров, а разум болен. Люди с заболеваниями головного мозга, вроде эпилепсии или рассеянного склероза, часто страдают от депрессии. У пациентов с шизофренией, в свою очередь, наблюдаются аномалии на снимках головного мозга. Да, психосоматические заболевания возникают в разуме, но эта патология неизбежно отражается и на физическом уровне.

Поэтому многие современные исследования сосредотачиваются именно в области нейробиологии. Пусть провокатором психосоматического заболевания выступает стресс, но что именно во время приступа происходит с человеческим мозгом? Особое внимание в таких исследованиях уделяют результатам МРТ. Как я уже говорила, у пациентов с функциональными расстройствами наблюдаются некоторые отклонения. Для людей с нарушениями чувственного восприятия характерна сниженная активность в сенсорной области мозга. У больных с мышечной слабостью повышена активность миндалевидного тела, отвечающего за внимание, и лобной доли мозга, контролирующей движения. Некоторые исследования выявили также активность в префронтальной коре правого полушария.

Проблема в том, что мы не знаем, как эти изменения правильно понимать. Они могут означать, что психосоматические заболевания вызваны именно нарушениями работы головного мозга. Или, напротив, свидетельствовать о нейропластичности мозга, его способности изменяться, подстраиваясь под повреждения организма. В таком случае это симптом болезни, а не ее причина. Или, возможно, МРТ просто отражает те усилия, которые прикладывает пациент, чтобы шевельнуть парализованной конечностью; и сами по себе эти данные ничего не значат.

Как бы там ни было, МРТ дает нам интересный повод для размышлений и подсказывает, что причина психосоматических заболеваний, возможно, лежит не только в разуме. И все же одних результатов МРТ недостаточно. Исследования, как правило, охватывают малое количество пациентов, результаты варьируются, их не всегда возможно повторить… Подобные отклонения наблюдаются и у больных с органической дистонией или эпилепсией; нельзя говорить, что психосоматические заболевания в этом плане являются чем-то уникальным. Да и выводы исследований во многом умозрительны – ученые пытаются подогнать полученные результаты под определенную теорию. В общем, хотя данные МРТ показывают отклонения от нормы, это еще не подразумевает наличие заболевания головного мозга – зато подтверждает реальность заявленных симптомов.

Психосоматические симптомы уже не считаются, как в прошлом, символическим отражением душевного расстройства. Однако за целый век со времен Фрейда, Шарко и Жане мы толком не продвинулись в раскрытии загадок истерии.

Симптомы Элис ничего не символизировали. Они отразили ее собственное представление об онкологии. Элис была младшим ребенком в семье. В возрасте двенадцати лет ей пришлось наблюдать за медленной смертью матери.

Той было сорок шесть, когда в груди обнаружили опухоль. Все началось как у Элис, только болезнь развивалась быстрее. Еще до операции врачи заметили увеличение лимфатических узлов – значит, раковые клетки распространились по всему телу. Это неизбежно повлекло за собой курс химиотерапии. От Элис больше не могли скрывать происходящее. Девочка видела, как мать, прежде полная жизни, угасает на глазах. Родители хотели до конца лечения отправить Элис к родственникам, но она отказалась. Она была достаточно взрослой, чтобы понимать: химиотерапия помогает далеко не всем…

Вскоре матери сделали операцию по удалению молочных желез и пораженных лимфатических узлов. За ней последовала лучевая терапия, призванная окончательно уничтожить раковые клетки. Семья Элис получила краткую передышку. На голове матери появились крохотные волоски, и Элис поверила, что самое страшное позади. Счастье оказалось недолгим. Однажды мать пожаловалась на сильную стреляющую боль в руке. Рука стала слабеть, в конце концов потеряла подвижность и сильно распухла. Оказалось, что из-за лучевой терапии пострадали нервы плеча. Не самые приятные новости, конечно, но семья была рада хотя бы тому, что это не рак.

В течение следующего месяца мать набирала потерянный вес, а вместе с ним – и силы. Однако потом из-за сильной рези в животе началась рвота, и женщина снова резко похудела. В печени обнаружили метастазы. Врачи беспомощно развели руками.

Элис с братьями и сестрой заботились о матери до последнего, пока рак не добрался до позвоночника. Ей оставались считаные дни. Врачи могли бы с помощью стероидов снять симптомы, чтобы дать женщине умереть дома. Однако времени им не хватило. Она угасла в больнице, в окружении родственников. От постановки диагноза до смерти прошел один год – невыносимо долгий и кошмарный.

Смерть матери сильно повлияла на Элис. Весь этот год она не отходила от нее ни на шаг; за оставшееся им время они пытались наверстать упущенное.

Наблюдая, как в больнице заботятся о пациентах, Элис обещала матери стать врачом. Спустя шесть лет она сдержала слово: поступила в медицинский университет, еще через пять – получила диплом. Она была рада, что успела поделиться с матерью своими планами на будущее. Правда, та не знала, что Элис практически сразу после окончания университета сама заболеет раком.

Узнав страшную новость, Элис едва нашла силы сообщить о своей болезни семье. Отцу она позвонила спустя целые сутки. Сказать лицом к лицу она не рискнула – слишком хорошо помнила ужас в его глазах. Как только все стало известно, семья вновь сплотилась. Родственники настояли, чтобы она переехала к отцу и больше не ходила по врачам в одиночестве. Элис знала, что ее поддержат, – но в каждом проявлении заботы она видела, как родные примеряют на нее судьбу матери.

– Лучше бы, наверное, я им не говорила…

Отец сопровождал ее при каждом визите в больницу. Он решил, что Элис не должна узнавать страшные новости в одиночестве. Отца Элис очень любила. Он растил ее после смерти матери, с ним были связаны самые яркие воспоминания детства. Ей хотелось, чтобы он был рядом, но вскоре она поняла, что не может откровенничать с врачами в его присутствии – тем самым она практически заставляла его заново переживать смерть жены. Она не могла задавать вопросы, зная, что он тоже слышит неутешительные ответы. Спустя какое-то время она попросила его оставаться дома. Он нехотя согласился, но по-прежнему настаивал, что будет отвозить ее и забирать после процедур. Элис знала, как он боится, что однажды она не выйдет из дверей больницы.

Она рассказала мне о ночи после операции.

– Мне было очень неудобно. Я не могла уснуть. Не из-за боли, нет. Просто на меня слишком многое навалилось. Из-за повязки надо было лежать на спине, а я к этому не привыкла. Плюс незнакомая узкая кровать и холодная палата. Сестра не отходила от меня весь день, вечером навестили другие родственники. Вроде все было хорошо, и я сказала сестре, чтобы та ехала домой. Я, мол, уже большая девочка, сама врач, все со мной будет нормально… А потом, когда выключили свет, мне вдруг стало страшно. Я забыла, что уже взрослая, в голову полезли всякие мысли. Я слишком хорошо знала, как часто после операции бывают осложнения: что можно занести инфекцию или порвать швы… Я много вариантов успела придумать. И вскоре мне стало по-настоящему больно. Внутри раны словно кто-то копошился. Я буквально видела, как начинается заражение. С каждым часом становилось все хуже. Знаю, звучит смешно, но мне тогда было жутко. Ближе к утру показалось, что с каждым вздохом швы расходятся. Я кое-как заглянула под повязку и увидела что-то черное. И сразу решила, что это гангрена. Понятно, что такого быть не могло. Однако в четыре утра в пустой палате как-то не до здравого смысла. Чем больше я об этом думала, тем сильнее становилась боль. В итоге пришлось позвать медсестру. Я ей пожаловалась, она вызвала врачей, они начали бегать, проводить всякие анализы… Думаю, именно из-за этой суеты воображаемая боль стала реальной. Может, все прошло бы, если бы кто-то сказал: «Эй, девочка, да все с тобой нормально!».