С этими словами она протянула Герману носовой платок – единственную вещь новой клиентки, которую ей удалось раздобыть.

Герман сжал платок в руке, откинул голову на спинку кресла и расслабился. Его лицо заметно побледнело, рот приоткрылся, из горла донеслись странные, неприятные булькающие звуки.

Ада не любила смотреть на него в состоянии транса, но это было необходимо: иногда у него начинался сердечный приступ, и тогда нужно было положить в рот таблетку сильнодействующего лекарства, чтобы удержать его на грани жизни и смерти.

И еще она должна была запомнить все, что он скажет в трансе. Конечно, можно было использовать магнитофон, но Герман против этого почему-то возражал. Впрочем, тому была причина.

Как-то раз Ада тайком от него включила во время транса миниатюрный диктофон, но когда после поставила его на воспроизведение, услышала из динамиков только бессвязное, нечленораздельное бормотание…

Лицо Германа перекосилось, по нему прошла судорога, и он довольно отчетливо проговорил не своим, молодым и звучным голосом:

– Богиня здесь… богиня близко… богиня внимает своему слуге Гимарису и готова дать ответы… – Вдруг Герман привстал, поднял руку и воскликнул: – Оно пробудилось! Оно вышло из тьмы на свет! У него три имени и одна сущность! Оно жаждет соединиться, чтобы воссиять в полной славе! Умис, Омис, Рамарис!

Выговорив эти три непонятных слова, Герман без сил упал в кресло, вытянув руки по подлокотникам.

Ада стояла рядом с ним не дыша.

Прошла минута, Герман пошевелился, поднял голову.

– Ну что? – спросил он озабоченно. – Кажется, что-то пошло не так?

– Очень даже не так, – подтвердила Ада, пристально глядя в слепое лицо.

– Богиня не явилась?

– Явилась, но сказала не то, чего я ждала.

И она дословно пересказала Герману все слова, которые он говорил в трансе.

– Умис, Омис, Рамарис? – переспросил тот взволнованно. – Дай мне Черную Книгу!

Ада подошла к книжной полке, сняла с нее тяжелый пыльный том, опустила его на колени Германа. Тот раскрыл книгу, положил на нее пальцы и запрокинул голову.

Ада не понимала, как слепой может читать. Она в нем очень многого не понимала, но привыкла доверять Герману – ведь на его необычных свойствах строился весь ее бизнес.

Как уже было сказано, Ада была гадалкой.

Точнее, предсказательницей, провидицей и потомственной колдуньей. Именно так она называла себя в газетных объявлениях.

Жизнь ее изменилась как-то поздно вечером, Ада стала другим человеком.

Тогда, пятнадцать лет назад, Елена Романовна пришла к ней очень поздно, почти ночью, и вызвала на лестничную площадку.

– Что еще? – недовольно спросила Ада, кутаясь в синий махровый халат. – Мне, между прочим, рано на работу.

– Я скоро умру, – сказала мать Германа.

Ада только хмыкнула – откуда старуха знает, когда придет ее черед. Она, Ада, хоть и не верит в бога, но твердо знает, что человек сам не может установить сроки жизни и смерти, это кто-то там, наверху, решает без его участия.

– Не трать время, – Елена Романовна нетерпеливо махнула сухой рукой, – у меня к тебе дело. Ты должна выйти замуж за Германа, и как можно скорее.

– Вы что – с дуба рухнули? – От неожиданности Ада заговорила со старухой грубо, хотя раньше никогда себе этого не позволяла. – Он же…

– Слепой – да, – спокойно сказала старуха, – паралитик – да. Но не сумасшедший, и ты это знаешь.

Ада отвернулась и фыркнула в темноте – мать явно необъективна. Герман, конечно, с большими странностями – это его увлечение мифологией, древними богами, эта его уверенность, что в одной из прошлых жизней он был жрецом в Древнем Египте…

– Я же не предлагаю тебе с ним спать, – спокойно продолжала Елена Романовна, – да он и не сможет, так что об этом не беспокойся. А лучше подумай вот о чем: становишься женой Германа и тут же получаешь прописку в нашей квартире.

Ада примолкла, квартира была огромной – три просторные комнаты, коридор длиной с беговую дорожку, даже в ванной можно было играть в футбол. Конечно, захламлено все до предела, но это в данном случае неважно.

Ада вспомнила о своей узкой комнатке, о матери, которая вечно стонет и охает во сне, о ребенке брата, орущем каждую ночь за стеной. Брат женился, и с невесткой они никак не могли найти общего языка. Семейка ужасно обрадовалась, когда Ада вышла замуж и уехала, и ее возвращение встретили в штыки. Вспомнила Ада и о коммунальной кухне, где вечно стоит такой чад, хоть топор вешай, и воняет пригорелым луком, вспомнила о черной лестнице, где мирно уживаются бездомные коты и крысы.

– Я согласна, – сказала она.

Старуха кивнула и сказала, чтобы она приходила завтра к десяти утра с паспортом. Ада к тому времени как раз оформила развод, так что паспорт был чистый.

Их расписала замотанная тетка, вызванная Еленой Романовной из загса. После ее ухода Елена Романовна показала Аде квартиру с другой стороны. Открыла шкафы, там хранилось множество антикварных безделушек, было несколько картин, иконы, которые не висели на стенах, а лежали на полках, разобранная люстра с фарфоровыми колпачками, венецианское зеркало.

– Это – продай, – указывала старуха, – а это придержи. А вот это пока не трогай, если уж совсем нужда достанет. Да не вздумай его со свету раньше времени сжить, я вернусь, и ты горько об этом пожалеешь!

Глаза ее угрожающе сверкнули.

Старуха умерла через три дня без криков, стонов и «Скорой помощи». Ада заглянула к ней поздним утром и обнаружила свою новоявленную свекровь лежащей в кровати – на спине, и руки сложены. Лицо спокойное и строгое, как при жизни. И даже глаза закрыты. Распоряжения старуха оставила четкие и разумные, и даже денег на все хватило, как будто она заранее подсчитала.

Когда Ада разобралась с неотложными делами, она решила, что жизнь дает ей шанс. Квартира огромная, в центре, если продать, то можно будет купить что-то поменьше, да еще деньги останутся на мебель да на тряпки. Дело только за Германом, он никак не вписывается в Адины планы.

И тут же приснилась ей старуха, она грозила пальцем и грозно сверкала глазами.

Надо подождать, поняла Ада, хоть несколько месяцев, а лучше год, тогда старуха уймется. А может, к тому времени Герман и сам помрет, вон он какой худой и бледный.

По прошествии года, однако, Ада оставила эти мысли. Волей-неволей общаясь с Германом, она заинтересовалась его рассказами о Древнем Египте, о богах с головами зверей, о могущественных жрецах и властных фараонах. Герман верил в переселение душ и утверждал, что он когда-то в прошлой жизни был жрецом и звали его Гимарис. Такую ерунду Ада, разумеется, не слушала. Но однажды ночью Герман разбудил ее, бормоча: «Несчастье, несчастье… огонь, огонь». Она с трудом смогла добиться от него, что горит ее старая квартира – та, что в доме через дорогу. Из окна ничего не было видно – темно, квартира спит. Ада махнула было рукой, но Герман так стонал и трясся, что она скрепя сердце решилась все же пойти и проверить.