– Лизонька, давай лучше оставим чемодан в багажном вагоне! Ты же видишь, что в купе и так мало места!

– Перестань! В этом нет никакой надобности! – ответил ему высокий голос, а через секунду к нам заглянула густо накрашенная женщина в коричневом платье и примерно моего возраста. Она решительно показала пальчиком в облегающей перчатке на сетку в нашем купе и сказала: – Сюда!

Ее спутник последовал за пальчиком «Лизоньки» и ввалился в наше купе с огромным чемоданом из клетчатого брезента.

– Помилуйте, господа! Кажется, вы путешествуете налегке? Думаю, что вас не стеснит этот маленький чемоданчик?

Учитель естественных наук посмотрел на вторгшегося в наше купе гиганта как на орангутанга, но свое негодование выразил только молчанием. Тем временем непрошеный гость прошвырнул одной рукою свою брезентовую махину на сетку и выдохнул. Однако, когда он с облегчением собирался вернуться в соседнее купе, его махина, подобно горному обвалу, обрушилась, полетела между нашими спальными скамейками и упала мне прямо на колени. Бам!

– Простите, простите, голубушка! – засуетился гигант, снова вытаскивая свой чемодан в коридор. – Лиза, я так больше не могу! Надо сдать чемодан в багажное отделение.

– Но, Сережа…

– Без разговоров! Иначе мы так всех пассажиров поубиваем.

Гигант медленно развернулся в тесном коридоре вагона и поплыл к выходу. Лизонька на пять секунд замерла, измеряя меня тусклым взглядом выпученных по-рыбьи глаз. Казалось, она смотрела, но не видела, реагируя только на колебания звуков окружающей среды.

– Извините, милочка! Серж такой неуклюжий! Меня зовут Елизавета Петровна Кинжалова, кажется, теперь я ваша соседка по купе. Мы с Сергеем Аркадьевичем уже сдали один чемодан в багаж, но во втором у меня коробочки для манжет и для воротников. Боюсь, что носильщики все перемнут… Тогда Сержу нечего будет надеть в Париже или придется ходить в мятом платье. А он ведь офицер, ему нельзя появляться на людях в мятом. Мы и так для поездки вынуждены переодеться в штатское.

Это звучало настолько серьезно, словно Лизоньке тоже ежедневно приходилось щеголять в военном мундире, и только сейчас она решила переодеться! Несмотря на это, мне немного взгрустнулось: судя по вполне приличному дорожному костюму ее супруга, Лизонька, как и я, похоже, готовилась к поездке в Париж по путеводителю Лагова. А там он прямо заявляет, что «русские военные совсем не имеют права путешествовать нигде за границей в своих мундирах и обязательно должны одеваться во все штатское». Причем кроме дорожного костюма опытный автор инструктирует брать с собой «какой-нибудь черный костюм, пиджак, смокинг, сюртук или жакет», чтобы у туриста была возможность сходить в театр, на публичный бал или в первоклассный ресторан, где «вообще неудобно появляться в светлом или дорожном платье». Интересно, взял ли с собой Сергей Аркадьевич черный костюм?..

Мои мысли прервал возглас госпожи Кинжаловой:

– Ах, я же оставила в чемодане новый термос для сохранения температуры… Серж! Серж, подожди!

Летучий отель

«Норд-экспресс», 13 июля 1911 года

Ночью мне никак не удавалось заснуть. Я не из боязливых, но Шубаров так долго накануне рассказывал мне о естественных особенностях поведения животных, что если я сама еще не чувствовала себя самкой, но Шубаров совершенно отчетливо представлялся мне самцом. В той отстраненности, с которой он вещал о животных, было что-то дикое и пугающее. Он даже о любви высказывался недвусмысленно: «Пока поэты воспевают любовь, а художники в красках и мраморе передают ее, физиологи и натуралисты дают свое объяснение любви, которое подчас бывает интереснее всех гимнов и пасторалей. Каким бы неромантичным оно ни казалось». А между тем, что может иметь большее количество смыслов, чем любовь? Я бы выразила ее, эту закономерность, как «x в степени n, где n – число, стремящееся к бесконечности».

Утром перед самой границей Шубаров достал из своего плетеного погребца чайник и побежал на станцию за кипятком. Надо отдать ему должное: скрягой он не был, и мы, как люди, видевшие тапочки и ночные рубашки друг друга, вполне по-приятельски попили чай с моими бисквитами и чайной колбасой.

В десять сорок мы приехали в Вержболово. Здесь из российских бокастых вагонов нашего летучего отеля мы перешли в более стройный поезд, где березовые дрова также по-европейски заменили на уголь. Ширина колеи сокращалась на 89 мм, а с ней сокращалось и время до моей встречи с Парижем.

На прусской границе у нас взяли паспорта, прусские жандармы поставили штемпель, а на таможенном досмотре проверили все чемоданы и саквояжи, которые не были сданы в багажное отделение: те, что ехали до Парижа, не осматривали, а просто перенесли в новый поезд.

После всех необходимых формальностей мы с Шубаровым наконец снова вернулись в купе. Вскоре из коридора послышался тоненький голос Лизоньки:

– Серж, ну как ты позволил им себя обокрасть на пять сигар? Ведь говорила же тебе: спрячь у меня на шляпе в виде украшений!

– Лизонька, – басил в ответ необоротистый супруг, – ну, право, там же были собаки, а твоя шляпка и то, что она украшает, мне до сих пор важнее, чем все сигары в мире!

– Ты несносен! А ведь это такие убытки! Как теперь ты выкуришь сигару во время прогулки на этом пароходе, который курсирует по Сене…

– «Бато-муш»? – Голос принадлежал новой пассажирке.

– Что они себе позволяют?.. – растерявшись, закончила свой выпад Лизонька и обернулась. Шубаров последовал ее примеру и довольно повел усами. Я еще подумала, что все-таки в любом самце есть что-то человеческое! Но потом обернулась, и всё встало на свои места.

– Простите, у вас занято? – заглянула к нам в купе новая пассажирка. – Я вам не помешаю? Только села на поезд, а у меня в купе пусто, вот я и подумала, что будет неплохо, если мы познакомимся… Да и время за разговорами пролетит быстрее…

Я уже хотела вежливо отклонить это любезное предложение, но Шубаров при виде незнакомки быстро начал утрачивать все человеческое, что в нем было, уступая место животным инстинктам.

– Ядвига Марковна Ковальчик, – представилась виновница моих эмпирических наблюдений по части естествознания. – Даю уроки музыки в орловской земской школе.

Обыкновенно провинциальные учительницы носили войлочные шляпки и темные бесформенные платья, но Ядвига Марковна напоминала, скорее, уездную дворянку. Волосы аккуратно убраны под модной шляпкой из крашеной соломы, а новое коричневое платье, скорее, напоминало фасоны, которые носили в Петербурге. Нет, в петербургских пригородах. Да, гм, в пригородах!

– Можно и мы к вам на огонек заглянем? – просунулось бородатое лицо Сергея Аркадьевича. – Спасите, не то Лизонька меня скоро съест с потрохами! – прошептал он