От нечего делать я начал просматривать отдел светской хроники, который пропустил до этого, и со скукой узнавал, что в Пьерроли такой-то, о ком я никогда не слыхал, устроил прием в честь такого-то, о ком я тоже никогда не слыхал, когда в парадной двери показалась блондинка лет тридцати, без шляпы, за которой несли солидный багаж. У меня даже дух захватило. С первого же взгляда я невольно заметил, что она весьма привлекательна, с несколько удлиненным аристократическим носом и резко очерченным ртом. Коричневое пальто особенно (так мне показалось) изящного покроя безукоризненно сидело на ней. С уверенным видом особы, привыкшей всю свою жизнь останавливаться в дорогих первоклассных отелях, она подошла к конторке портье и назвала себя. Но как раз в это время трое американских отпрысков, еще находившихся в вестибюле, шумно заспорили между собой, кому из них первому принимать ванну, и я не смог расслышать ее имени. Если у меня когда-нибудь будут дети, с раздражением подумал я, никогда не возьму их с собой в дорогу.

Как прикованный, застыл я в кресле, пока она заполняла регистрационную карточку, подписала ее и бросила на стол свой паспорт. Покончив со всем этим, она направилась не к лифту, а прямо в бар. Нащупав у себя в кармане свой талисман — серебряный доллар, я поднялся и последовал за ней. Но когда я подошел к дверям бара, она уже выходила из него. Отступив в сторону, чтобы дать ей дорогу, я вежливо поклонился, но она не обратила на меня никакого внимания, и я даже не смог бы сказать, какое выражение лица у нее было.

Сев в углу бара, я заказал виски с содовой. В баре было пусто и полутемно. Мне не оставалось ничего другого — лишь сидеть и ждать.

Около семи вечера она снова вошла в бар. На ней было строгое черное платье, на шее двойная нитка жемчуга, на руке она несла свое коричневое пальто. Очевидно, она собиралась уходить. Постояв в дверях, она оглядела всех в баре. Семья американцев сидела вокруг стола, отец и мать пили мартини, дети — кока-колу, и глава семьи время от времени увещевал: «Ради Бога, ребята, прекратите верещать».

Пожилая английская пара сидела через стол от меня; он читал позавчерашний номер лондонской «Таймс», она, в пышном платье из пестрой ткани, безучастно глядела в пространство.

Несколько итальянцев поблизости от меня без умолку трещали, то и дело слышалось слово disgrazia,[6]повторяемое со все большим пылом.

Только я сиротливо сидел за столиком.

Недовольная гримаска искривила губы блондинки, стоявшей в дверях. Лицо у нее было бледное, щеки едва розовели, глаза — темно-голубые, почти фиалковые. Строгое платье подчеркивало ее гибкую фигуру, стройные ножки были изящны. Я решил, что она не просто привлекательна, а красива.

Заметив, что я гляжу на нее, она слегка нахмурилась, что очень шло ей. Я отвел глаза. Она прошла через зал и села за столик по соседству с моим. Бросив пальто на спинку кресла, она устроилась поудобнее, вытащила пачку сигарет и массивную золотую зажигалку.

Официант тут же поспешил к ней, чтобы зажечь сигарету. Она, видимо, была из тех женщин, к которым немедленно устремляются, чтобы услужить им. Смуглый официант был молод, красив, темные глаза его настороженно блестели. Когда он почтительно изогнулся перед ее столиком, то широко улыбнулся, показав ряд превосходных белых зубов.

— Джин, per favore,[7]— сказала она. — Без льда.

— Еще виски с содовой, пожалуйста, — заказал я.

— Prego? — спросил официант, и улыбка исчезла с его лица, когда он повернулся ко мне. При первом заказе он не задавал мне вопросов.

— Ему еще виски с содовой, — нетерпеливо по-итальянски пояснила блондинка.

— Si, signora,[8]— улыбка снова заиграла на лице официанта.

— Благодарю вас за помощь, — поклонился я ей.

— Он отлично вас понял. Но это же итальянец. А вы американец, не так ли?

— Вероятно, это сразу бросается в глаза.

— Ничего в этом зазорного нет. Люди имеют право быть и американцами. Давно вы тут?

— Явно недостаточно, чтобы научиться итальянскому языку, — ответил я, чувствуя, как участился у меня пульс. Все шло лучше, чем я смел надеяться. — Только вчера вечером приехал.

Она нетерпеливо махнула рукой:

— Я имела в виду, давно ли вы сидите в баре.

— Около часа.

— Около часа, — повторила она. Говорила она быстро, проглатывая слова, но голос был очень мелодичный. — Вы не заметили случайно, здесь не бродил еще один американец? Ему лет пятьдесят, хотя выглядит он моложе. Весьма видный, с небольшой проседью. Возможно, он искал глазами кого-нибудь.

— Погодите, — сказал я, наморщив лоб в нарочитом раздумье, — а как его зовут?

— Вам незачем знать его имя, — ответила она, строго взглянув на меня. Неверные жены, даже англичанки, как видно, не очень-то охотно называют имена или адреса своих любовников.

— Вообще-то я особенно не приглядывался, — с невинным видом продолжал я, — но, кажется, заметил в дверях одного человека, похожего на того, которого вы описали. Примерно в половине седьмого. — Мне хотелось, чего бы это ни стоило, поближе с ней познакомиться и как можно дольше задержать ее в баре.

— Какая скука, — с досадой произнесла она. — И что за почта в наши дни!

— Простите, — сказал я, нащупав ее письмо в кармане, — я не совсем вас понял.

— Это неважно, — поморщилась она.

Официант поставил перед ней рюмку с таким видом, словно собирался преклонить колено. Мне виски было подано без всяких церемоний. Она подняла рюмку и кивнула мне. Как видно, к незнакомцам в баре она относилась без девического предубеждения.

— Вы надолго сюда? — спросил я.

— Кто его знает, — пожала она плечами. На ее рюмке краснел след губной помады. Мне очень хотелось узнать ее имя, но не следовало торопиться с этим. — Старая Флоренция прекрасна. Бывала я в городах и повеселее. — Она резко повернула голову, чтобы взглянуть на входивших в бар. Вошла семейная немецкая чета, и она нахмурилась, нетерпеливо взглянула на часы. — А вы загорели, — заметила она. — Ходили на лыжах?

— Немного.

— Где?

— Сан-Мориц, Давос, — соврал я.

— Обожаю Сан-Мориц и весь тамошний занятный народ.

— Вы были там в этом году?

— Нет, одно горестное событие помешало. — Она со скукой оглядела помещение бара. — Как уныло тут. Должно быть, Данте похоронили по соседству. Вы не знаете в городе какого-нибудь местечка повеселее?

— Вчера вечером я был в очень неплохом ресторане Саббатини. Если вы пожелаете присоединиться ко мне…