— Сегодня приходила твоя невеста… — отвожу взгляд к окну и замолкаю.

«А я ему наследника рожу совсем скоро…» — как на повторе звучит её мерзкий голос в моей голове.

— Вика? Зачем? Что она хотела? Яна! Посмотри на меня, пожалуйста. Зачем приходила, Вика? Что она сказала тебе? — он приближается неумолимо близко, хватает мои ледяные руки в плен своих горячих ладоней. Я не сопротивляюсь. Не могу. Господи, я ведь люблю его. Такого вот резкого, дурного, моего пусть и бывшего мужа.

— Она ждет от тебя ребенка. Плоть и кровь.

— Что? Какого к чертям собачьим ребенка? — Сергей на взводе. Отскакивает от меня на несколько шагов, меряет пространство комнаты, как запертый в клетку хищник, зарывшись пальцами в густую шевелюру. — Даже если так. Это ничего не меняет между нами.

— Это всё меняет, Царёв, — встаю из-за стола, отхожу к окну и обхватывая себя двумя руками в пустых попытках согреться. — У тебя будет семья.

— Ты моя семья! — рычит он за спиной и больно хватает меня за плечи. И мне, наверное, стоит возмутиться, но эта боль дает силы довести задуманное до конца. Он должен уйти.

— И Тимка?

— Что? При тут Тимофей?

— При том, что он неотъемлемая часть меня. Есть и будет. Это мой ребенок, но не твой. И я прекрасно понимаю, что ТВОЙ ребенок будет тебе гораздо дороже чужого. Она родит тебе малыша, вы поженитесь и создадите ячейку общества. Ты начнешь жизнь с чистого листа. Исправишь все то, что мы не смогли исправить. Понимаешь?

Я смотрю на его отражение в окне. Боюсь повернуться и заглянуть в глаза. Увидеть в них себя и вновь утонуть в этом сладком омуте, оттаивая в его горячих руках, которые кажется даже через одежду, оставляют глубокие ожоги на моих плечах.

— Какую же чушь ты несешь, Яна, — вздыхает он, носом зарываясь в волосы на затылке. — Просто невероятную. И если в прошлый раз я тебе поверил, то сейчас этот номер больше не пройдет. Я уже начал жизнь с чистого листа, когда вернулся к тебе. Чтобы ты не говорила и как не гнала. Я не уйду.

— Но ты должен…

— Кому? Кому и что я успел задолжать?

— Первоочередно своему ребенку и его матери.

— Это еще надо выяснить, — тянет Сергей. — Существует ли ребенок на самом деле. И даже если все сказанное ей правда — я согласен выплачивать алименты и брать его на выходные. Где один, там и двое. Всегда можно найти выход, Яна. Если есть желание его искать, а не прятаться от проблем. Мы уже разрушили свои жизни однажды. Я не хочу повторения.

— А я не хочу, чтобы ты жил со мной из жалости. Чтобы воспитывал чужого для тебя ребенка. Чтобы в конечном итоге возненавидел меня за свою разрушенную жизнь!

— Только в этом дело? В том, что Тимка мне не родной? Это тебя пугает? Родим родного. В конце концов, мы ведь хотели второго ребенка до того, как Сашка заболел.

— Нет, — дрожащими губами еле слышно говорю я. — Не будет больше никаких детей. Никогда.

Снова пройти через этот ужас? Прикипеть всей душой, а затем потерять? Не уберечь? Нет! Только не это. Я не готова подарить новую жизнь, обрекая ее на страдания. Ведь всё может повториться и этого я уж точно больше не переживу.

— Уходи. Пожалуйста, просто уходи.

Мелкая дрожь сотрясает моё тело. Я впиваюсь ногтями в предплечье, ощущая, как Сергей отстраняется и моё тело моментально окутывает холод. А внутри бушует вьюга, заметает там, где совсем недавно была оттепель. Больно. Как же больно и страшно. Страшно, что он уйдет, пусть я вновь вынудила его это сделать. Собственноручно отдала другой, надеясь, что именно она сможет подарить ему счастье.

— Я вернусь завтра, когда ты успокоишься, и мы сможем нормально поговорить. Завтра, Яна. На сей раз я не отступлюсь от тебя.

Хлопает входная дверь и квартиру окутывает оглушающая тишина. Я опускаюсь на пол и закрыв рот ладонью, стараюсь рыдать, как можно тише, но громкие всхлипы то и дело, разносятся эхом по комнате. Я сломана, выжата, выпита до самого дна.

— Не плачь, — тихий голос, заставляет поднять заплаканные глаза.

Окутанная ореолом света на пороге стоит темная детская фигура. Она неуверенно переминается с ноги на ногу, но потом, все же решив что-то для себя, подходит совсем близко. Садится рядом и обнимает меня. Да так крепко, что я диву даюсь, откуда столько сил в тщедушном тельце.

— Дядя Сережа хороший. Он обязательно вернется. Только не плачь.

18.1. Яна

«А в памяти кружатся кадры, ссоры, истерики

Почему любовь еще бежит по артериям?

Знаю, точно от любви боль настанет

Но неизбежно к тебе так тянет»

Юлианна Караулова — Сильная

Яна

— Папа, лови!

Маленькая девчушка с двумя забавными хвостиками на макушке прыгает со ступенек высокого крыльца, чтобы в одну секунду оказаться в крепких и надежных объятиях отца. На вид ей года четыре. В своем пышном розовом платье с огромным бантом на пояснице и светлыми локонами, она похожа на самую настоящую принцессу из сказки.

В отцовских объятиях не страшно. Она счастливо улыбается и, обхватив маленькими ладошками, покрытые густой темной щетиной мужские щеки, оставляет невесомый поцелуй на его носу, после заливисто смеясь. Ей весело и спокойно. Её мир целостный и состоит из ярких красок.

Я стою в тени деревьев, оставаясь незамеченной. Наблюдаю за идиллией и сердце омывается кровавыми слезами. Стонет, рвется изо всех сил, чтобы пусть всего лишь на миг, но прикоснуться к этому теплому комочку счастья. Но я не имею на это права. Он больше не мой муж, а она не моя дочь…

Просыпаюсь от простреливающей боли в спине. Все же спать на полу в моём возрасте не лучшая из идей.

Рядом умиротворенно сопит Тимофей, подложив сложенные ладошки под голову и прижимаясь ко мне маленьким тельцем в явных попытках согреться. Бедный ребенок так и не ушел к себе, пытаясь укротить мою ночную истерику.

Воспоминания острой иглой пробивают сознание. Вика, Сергей, их общий ребенок. Всё идет, как и должно. И я уверяю себя, что именно так правильно. Ребенку нужна полноценная семья, а не сухие алименты и воскресный папа.

Подхватываю на руки Тимку и несу в спальню, где бережно сгружаю свою ношу, прикрыв теплым одеялом. Дитя тут же расслабленно выдыхает, причмокивает губами и поворачивается набок.

Провожу ладошкой по непослушным вихрям, кусаю губу в тщетных попытках, вновь не скатиться в бездну боли, которая только