Не сказать чтобы они могли особенно разгуляться в моей приемной размером два на три метра. Но за счет искусно расставленных двух кресел, кофейного столика и галогенной лампы она выглядела не тесной, но законченной. У меня была даже японская ширма, отделявшая нишу с бумажными полотенцами. И вдруг я понял: вот куда можно засунуть «Ре-Флекс».

Я взял нож для картона, пассатижи, отвертку и разводной гаечный ключ и взялся за работу. Мой отец пять дней в неделю работал в банке, а по выходным занимался ремонтом, он был из тех, кто сам будет пытаться починить тостер и в конце концов либо починит его, либо испортит окончательно. Наблюдая за ним, я приобрел некоторую склонность к ремонту. И процент успеха у меня был примерно такой же. Блок гаражной двери отлично встал на место после замены, но наш двухтоновый дверной звонок так и не оправился после моей починки. Каким-то образом, починяя провода, я лишил его одного тона. Часто бывало, что люди, помнившие старый звонок, на миг озадаченно замирали на коврике перед дверью, будто чего-то ждали. Это входит в прелести проживания в пригороде и радости домовладения. У Алекса был набор игрушечных инструментов, и он рос в традициях семьи Эйслер.

Я разрезал коробки и начал вынимать детали. Первым делом я прикрутил основную раму к опорной штанге. «Ре-Флекс» оказался крупнее, чем я думал, у него была станина в форме буквы «Г» размером метр на метр двадцать и стовосьмидесятисантиметровая стойка, на которой можно было бы распять человека. По крайней мере, инструкция была написана ясно, с иллюстрациями в виде улыбающихся андроидов мужского и женского пола, которые собирали хитроумное устройство и потом упражнялись на результате своего труда. Термины вроде «штифт плавающего рычага» и «крепление вытяжной стойки» меня не раздражали, если я на иллюстрации видел, куда их вставлять. Я мысленно вернулся в дни расцвета моего отца, когда инструкции в ломаном английском переводе с японского печатали на ротаторе. При таких туманных наставлениях у него часто оставались лишние детали после сборки лампы или велосипеда, и при этом вещь отлично функционировала. Конечно, из-за сегодняшних компьютеризованных технологий простора для починки стало гораздо меньше. Нельзя починить микрочип — можно только выкинуть.

Вот почему мне понравился «Ре-Флекс», грубый аппарат, у которого все детали на виду. Двадцать минут я был счастлив, вкручивая и затягивая болты. Когда я закончил, передо мной стоял блестящий черный каркас, а рядом лежала груда тяжелых резиновых эспандеров различной упругости, от 2 до 50 килограммов. Поролоновая скамья звала меня. «Ну давай, — шептала она, — только пару подходов и, может, скручиваний. Ты же знаешь, малыш, что тебе этого хочется». «Не жмись», — подхватил Сногз.

Я сел на скамью и прицепил эспандер на двадцать килограммов для упражнений на бицепс. Подобно многим мужчинам на четвертом десятке, я когда-то был в приличной спортивной форме. Я даже играл в софтбольной команде в бытность свою клиническим психиатром. Но это было десять лет назад. За прошедшее время я как-то расслабился. Я стал жать вверх на тренажере, и каждый раз, как я опускал руки, в предплечьях появлялось ощущение растягивающейся резиновой ленты. Десять, одиннадцать… двенадцать. Хорошо. Потом я переставил скамью для подъемов торса в положение сидя, римский стул ударил меня прямо под ложечку.

Надо было мне тогда же и остановиться, но мне хотелось попробовать еще одно, последнее упражнение. Я просмотрел список вариантов в брошюре: фронтальная тяга на высоком блоке, жим лежа, приседания, скручивания… Я так и чувствовал, как наливаются мышцы силой, только оттого, что произносил названия упражнений. В итоге я остановился на двенадцати повторах баттерфляем, для чего нужно было выжимать две металлических дуги от плеч до середины груди — как будто хлопая крыльями, если, конечно, ты сделан из литой стали.

На этот раз я почувствовал настоящее напряжение в грудных мышцах. Видимо, я поставил слишком большой вес, и мне с трудом удалось закончить двенадцать повторов. В конце грудь у меня горела огнем. И я понял, что прошло больше времени, чем я рассчитывал. Даже после остановки я продолжал потеть, а переодеться у меня не было времени. Я поковылял в подвал за старым одеялом, из которого мы когда-то делали шалаш для Алекса, и набросил его на «Ре-Флекс», как неровный чехол. В любом случае, большую его часть закрывала японская ширма.

Так куда же я все-таки спешил? По четвергам я ездил в больницу «Маунт-Фейт» в Бронксе, сбегая из постриженных пригородов и обитающих в них воспитанных невротиков. Я включился в программу департамента социальной помощи по выплате материального пособия по нетрудоспособности по причине болезни. По работе я встречался с коллегами по профессии, часто за облупленным переговорным столом в комнате 1236, и мы обсуждали, например, готов ли мистер Гонсалес к тому, чтобы прекратить его медикаментозное лечение. Работа в «Маунт-Фейт» могла мне пригодиться и в тех редких случаях, когда я считал, что кое-кого пора положить в больницу. Ни долгих ожиданий, ни бюрократических проволочек. Я бы ушел из больницы еще полгода назад, чтобы принимать платных пациентов, но мне по-прежнему хотелось ею заниматься. Так что до назначенного на час тридцать приема я успел только съездить во «Все для ремонта» и посмотреть инструменты. Я купил острогубцы, потому что у меня было такое чувство, будто я просто обязан что-то увезти оттуда, и сразу же вернулся.

Поворачивая к дому, я заметил, что кто-то расколошматил наш почтовый ящик, похожий на буханку хлеба из черного металла. Шесток у края тротуара стоял более-менее прямо, но сам ящик задирался вверх, его дверца приоткрылась, как будто какой-то слабоумный глазел на небо. Я собрал почту — счета, каталоги, личное письмо Джейн? — и попытался выпрямить ящик. «Ты должен сделать это ради своих пациентов, — посоветовал Сногз. — У них тоже крыша не в порядке». Я отрывисто кивнул: буду действовать как настоящий мужик.

К пяти часам я распутался со своими пациентами. К шести школьный автобус доставит Алекса с продленки, потом мне надо будет приготовить ужин. Но возможно, готовить ужин — слишком рабское занятие. Кроме того, Джейн вернется, когда он уже остынет. Я направился прямо в кабинет и включил компьютер. У меня оставалось около получаса, и мне нужно было проверить почту. Уж это я могу себе позволить. Моя проблема с экраном волшебным образом самоустранилась, хотя я ничего особенного не делал, во всяком случае, так я сначала подумал. Но на самом деле компьютер стал вести себя непредсказуемо: иногда все мои значки от «Вью Плюс» до корзины выстраивались на рабочем столе в ряд. А иногда у меня перед самым носом всплывали детские ягодицы. И эта картинка появлялась всегда, когда бы я ни пытался выйти в Интернет, как будто она подозревала меня в самом худшем и наказывала заранее. Что же будет на этот раз? Орел? Нет, решка. Я назвал ее трубным гласом Страшного суда. Ладно, пора что-то делать. Отец полез бы в компьютер с отверткой. Я набрал в легкие воздуху и позвонил в техподдержку.

Выслушав автоответчик, я услышал неизбежное объявление: «Все наши сотрудники в настоящий момент заняты. Ваш звонок очень важен для нас. Пожалуйста, не кладите трубку, и вам скоро ответят». Самое жуткое в таких сообщениях, не говоря уж о том, как они раздражают, — это что их всегда записывают одними и теми же словами, как будто ты звонишь в одну и ту же громадную компанию. Наша эпоха — эпоха корпоративных клише.