В Руководящий Совет входит сам брат Ковингтон и одиннадцать его ближайших советников. Заседания проходят в обстановке строжайшей секретности, и никто не знает, где и когда состоится очередное из них. Кто именно входит в число этих одиннадцати, доподлинно неизвестно, хотя, конечно, слухов на эту тему ходит предостаточно.

Я отряхиваю влажный от растаявшего снега плащ.

— Это безумно опасно. Если тебя поймают…

— Я все равно буду в меньшей опасности, чем ты, — заверяет Финн, поглаживая пальцем кожу моего запястья, и у меня моментально начинает частить сердце.

— Но я-то с этим родилась, у меня не было выбора. А потом, мне кажется, в Архиве ты мог бы быть счастливым.

— Я лучше буду полезным. Я знаю Денисова. Ну, как минимум, кое-что знаю о нем. И меня ничуть не удивляет, что он в Руководящем Совете. — Лицо Финна вдруг становится мальчишески беззащитным, даром что у него щетина на подбородке. — Независимо от того, какую должность я займу, — ты огорчишься, если я останусь в Нью-Лондоне?

Я трясу головой:

— Конечно, нет! Я хочу видеть тебя часто, очень часто, так часто, как только возможно. — С этими словами я обвиваю руками его шею. У него болит голова: я почувствовала это, едва его коснувшись. — У меня до сих пор не было случая тебе сказать, но я стала очень умелой сестрой милосердия. К примеру, могу сказать, что сейчас у тебя голова болит.

Он морщит нос:

— Это все Ишида. Этот человек трещит без умолку.

Мы соприкасаемся лбами, и я вижу его боль: это красная дрожащая дымка, которая медленно оседает под воздействием моих чар. Головная боль — ничто. Я хотела бы защитить его от всех страданий земной юдоли.

— Так лучше? — спрашиваю я, и он кивает, пораженно глядя на меня. Мир начинает кружиться, и я вцепляюсь в его плечи. — Я и серьезные раны могу лечить, только потом побочные эффекты мучают. Чувствую себя немного… ватной.

— Ватной? — Он поддерживает меня за талию.

— Со мной все в порядке. Чтобы убрать головную боль, сильно напрягаться не надо, на это множество ведьм способно. А вот вчера я одной женщине жизнь спасла, — говорю я, удивляясь, чего это вдруг начала хвастаться своим колдовством. Раньше, помнится, я ненавидела собственную ведьминскую сущность, а теперь импульсивно продолжаю: — Я постоянно практикуюсь, и у меня все лучше получается. Мне лучше всех эти чары даются, ну, кроме сестры Софии, она наша преподавательница целительства. А мне нравится лечить. Я люблю помогать людям. В Харвуде я чувствовала, что делаю что-то полезное, хорошее.

— В Харвуде? — возвышает голос Финн. — Ты была в Харвуде?

Я киваю и слегка отступаю, чтобы лучше видеть его лицо. Он морщит лоб, карие глаза за стеклами очков смотрят мрачно.

— Я там была не одна. Раз в неделю сестра София возит туда послушниц поработать сестрами милосердия. А мне нужно было встретиться с моей крестной Зарой. Твоя мама когда-нибудь о ней упоминала?

— Сестры позволили тебе поехать в Харвуд? — Кажется, его на этом заклинило.

— Это было абсолютно безопасно, — уверяю я. — Сестра Кора, наша настоятельница, попросила меня расспросить Зару о прорицательницах, которые были раньше. После сожжения Великого Храма и перед Бренной их было две.

— А что с ними сталось? — осторожно спрашивает он.

— Это печальная история, — вынуждена признать я.

Такое облегчение — рассказать ему о пытках, экспериментах, безумии и о страданиях Томасины. Мне не хотелось волновать Мауру и Тэсс, но прошлой ночью мне приснилось, как Братья наступают на меня, грозя старомодными факелами. Впереди всех с мерзким гоготом шел Ишида. Это было очень страшно.

— Боже мой. — Руки Финна теснее смыкаются на моей талии. — Как можно мучить девочек и при этом называть себя людьми Господа?!

— Если девочка — ведьма, это как бы не считается. — Мой голос срывается, и я прижимаюсь щекой к его плечу. — Ты слышал что-нибудь о девушках, которых держат в подвале здания Национального Совета?

Финн гладит меня по голове.

— Слышал. Их сейчас девять.

С тех пор как было написано шифрованное письмо, узниц стало на одну больше.

— Я не знаю, как мне быть, — признаюсь я. — Маура и Тэсс сейчас тут. Маура винит сестру Кору за то, что она ничего не делает, чтобы защитить девушек. И Бренну она винит — Бренна сообщила Братьям, что новая пророчица сейчас в Нью-Лондоне. Маура считает, что Бренну надо убить, пока она не прорекла еще что-нибудь для нас опасное.

— А ты сама что думаешь? — спрашивает Финн, отступая, чтоб лучше меня видеть.

Я так рада, что Финн тут, со мной, и что с ним можно поговорить. Когда мы вместе, чувство вины за то, что я пока не знаю всех ответов, отступает.

— Я даже рассматривать такой вариант не хочу. Но она действительно может привести Братьев в монастырь, а я не знаю, как этому помешать.

Финн сжимает челюсти.

— Хочется выкрасть тебя отсюда прямо сейчас. Я уже наполовину готов это сделать. Уехать в какое-нибудь захолустье, где никто нас не найдет. Если бы я знал, что ты согласна…

Чтобы противостоять соблазну, я крепко зажмуриваюсь.

— Я не могу. Я должна позаботиться о Мауре и Тэсс. Что если ведьма из пророчества — не я? Вдруг это одна из них?

— Для меня это стало бы огромным облегчением, — севшим голосом говорит Финн. — Ты беспокоишься о сестрах, Кейт, но я-то в первую очередь переживаю за тебя. Кто-то должен и о тебе побеспокоиться. Ты готова в любую секунду принести себя в жертву, лишь бы они были живы и здоровы. Ты готова пожертвовать нами обоими.

Его слова повисают между нами как напоминание о том, что уже случилось однажды.

— Не знаю, могла бы я снова так поступить или нет, — искренне говорю я. — Я понимаю, для тебя опасно тут находиться, и я должна бы отослать тебя, но мне ужасно этого не хочется.

— Вот и хорошо. Побудь эгоистичной.

Финн приникает к моим устам в страстном поцелуе, и в мире не остается ничего, кроме его рук, его губ, его языка. Потом он отстраняется, чтобы скинуть плащ, под которым оказывается накрахмаленная белоснежная рубашка, серый жилет и брюки ему под стать — очень щеголеватый наряд, модный и красивый. Вот только в нем он не похож на моего Финна, взъерошенного неловкого школяра.

Сперва я запускаю пальцы в его густую шевелюру, а потом расстегиваю верхнюю пуговицу рубашки, ослабляя воротничок. Мои губы тем временем движутся по направлению к его шее. Его руки инстинктивно смыкаются у меня на спине, и прижимают к себе, и не дают двинуться с места. На мне нет жесткого корсета, и поэтому пуговицы его жилета впиваются мне в живот. Я нашариваю верхнюю, расстегиваю ее и перехожу к следующей. Финн прихватывает зубами мочку моего уха.

— Ты меня раздеваешь?

Задрожав от его дыхания у себя над ухом, я расстегиваю третью пуговицу: