Судья не проронил ни слова в ответ, и госпожа Аконит спокойно продолжала:

— Бессмертие, говорите вы? Оно проходит через социальную справедливость, господин судья. Пройдут годы, и имя Мо-цзы будет жить, а от знатных семей, поработивших себе подобных, не останется и следа.

* * *

Словно огромный карп, мечущийся в слишком тесном садке, доктор Кабан кружил вокруг пустых полок в лавке аптекаря, гневно прищелкивая языком.

— Как это получается, что у вас нет самых элементарных веществ, вроде корицы? Как в таком случае прикажете мне лечить боли в животе?

Господин Сум, аптекарь, выглянув из-за потемневшего деревянного прилавка, робко предложил:

— Вы можете воспользоваться дождевыми червями, которых я только что получил. Они тоже помогают от вздутия живота. Смотрите, — сказал он, захватив целую горсть липких червей и любовно разминая их в руке, — продукт высшего качества. Они жили под старым банановым деревом, и их пришлось выманивать оттуда специальным настоем из трав. Ведь те, что вылезают сами, ни на что не годны.

— Это нимало не объясняет, почему ваш горшочек для корицы пуст, как живот роженицы, только что разрешившейся от бремени, — безжалостно отрезал врач.

Аптекарь облизал губы и провел рукой по жирным волосам.

— Видите ли, у нас столько заказов на вывоз, что мы просто не успеваем пополнять запасы. Корица так ценится иностранцами, что они готовы платить за нее огромные деньги. Ну а те, у кого болит живот, могут принимать и свежепойманных червей.

Скривив рот в злой усмешке, врач заметил:

— Счастье еще, что в распоряжении местных жителей остался помет летучих мышей для лечения глаз и жженые волосы от кровоточивости десен…

Разглядывая банки, в которых плавали морские коньки с закрученными в спираль хвостами, и сосуды с квакающими жабами, доктор Кабан не мог удержаться от нескольких нелестных замечаний:

— На вашем месте я сменил бы вывеску. «Тысяча трав священной горы» теперь абсолютно не подходит. Надо написать что-то вроде «Средства от неслыханных заболеваний» или «Мерзкие твари от постыдных болезней».

Низко кланяясь — доктор Кабан принадлежал к числу самых почтенных покупателей, — аптекарь позволил себе тихо заметить:

— Разрешите обратить ваше внимание на свежесобранные цветы желтой софоры — прекрасное средство от глазных болей. А вот стебли Dendrobium nobile, нежной орхидеи, очень действенно помогают при сухости во рту. И никаких зверюшек в шерсти и перьях не надо.

Усмотрев в этом попытку сопротивления, доктор Кабан всей своей внушительной массой навис над несчастным торговцем.

— А что вы скажете об этих банках с надписью «Аурипигмент», в которых не осталось ничего, кроме паутины? Что вы предложите взамен для лечения гнойных воспалений? Я уж не говорю о плодах терминалии, которых несколько месяцев видом не видать!

— Да это все китайцы, больно уж они охочи до этого продукта. Они используют его для омоложения, а другие чужеземцы делают из него горячее вино для услаждения нёба.

— Из чего следует, что ваши соотечественники обречены стареть без этих ценных веществ? Если у меня не будет плодов терминалии, устраняющих седину, мои пациенты перестанут ходить ко мне, а станут обращаться напрямую к могильщику!

Аптекарь тем временем попытался тайком запрятать подальше еще один сосуд, наполненный одним воздухом, но врач грозно набросился на него.

— А ну, покажите! — возопил он, указывая на горшок. — Я так и знал, что и желчи черного питона тоже нет! Похоже, наши китайские соседи изнемогают от кровавого поноса и кровотечений, вызванных кишечными паразитами, иначе зачем бы им опустошать наши запасы лекарств. Так, ну а где толченый рог носорога, лучшее средство от отравлений?

Господин Сум виновато молчал и лишь тихонько покашливал, чтобы избежать ответа на затруднительный вопрос. Однако его клиент все не унимался. Указывая пальцем на безнадежно пустые склянки, он продолжал свою глумливую речь:

— В этой жалкой лавчонке не осталось и следа от гипса, которым лечат зубную гниль! Что ж, для зубодеров настали золотые деньки, уж я вам точно говорю! А куда девались кристаллики кварца, что помогают при мужском бессилии? Людей, страдающих слабостью «нефритового стержня», на свете гораздо больше, чем вы можете себе представить, господин Сум!

Врач распалялся все больше, обдавая сконфуженного собеседника обильными волнами своего зловонного дыхания. Но тут, сделав над собой последнее усилие, аптекарь вдруг возразил:

— Что до кристалликов кварца, то чужеземцы тут ни при чем. У нас у самих есть потребители: графиня Дьем, например, или госпожа Стрекоза просто удержу не знают. Да и французский монах помногу берет.

— Что это вы такое плетете? — возмутился доктор Кабан. — Вы что, хотите сказать, что эти дамы обеспокоены мужским бессилием? Это они-то? Графиня, только что лишившаяся мужа, и та другая, что живет с калекой, давно потерявшим свои «золотые шары»? Что касается француза, вполне допускаю, что у него не все в порядке — у монахов часто бывают неприятности по этой части, не так ли? — однако это никоим образом не объясняет, куда девались все ваши запасы!

Господин Сум стоял не двигаясь и скорбно поджав губы. Тогда доктор ткнул пальцем в какие-то сморщенные луковицы и узловатые корешки.

— Ладно уж, чтобы нам не испортить окончательно отношений, отсыпьте-ка мне десяток этих Polygonum multiflorum для моих больных, испражняющихся кровью, и дюжину этих Cynanchum slauntoni для тех, у кого плохо отходит мокрота.

Пораженный таким неожиданно благоприятным оборотом событий, господин Сум облегченно вздохнул и лучезарно улыбнулся. В ответ на это врач, прильнув к его уху влажными губами, выдохнул вместе со смрадной струей последнее пожелание:

— Разумеется, по льготной цене!

* * *

В комнате для медитаций, свободной от какой бы то ни было мебели, госпожа Стрекоза готовилась к исполнению обычного ритуала. Плотно затянутые тяжелые бархатные занавеси преграждали путь свету и жаре, создавая в помещении благоприятную для раздумий прохладу. Опустившись на колени перед бронзовой крильницей для благовоний с ручками, повторяющими неуловимую форму летящих облаков, она достала из шелкового мешочка горсть сушеных трав и принялась тщательно разминать их. Она раскладывала пахучие веточки на чаше курильницы, а ее мысли, освободившись благодаря этому многократно повторявшемуся действу, пустились тем временем в привычные странствия.

Перед ней предстало серьезное лицо мандарина Тана, такое, каким она впервые увидела его в той пропахшей кровью комнате, где лежало распростертое тело графа Дьема. Она тогда скромно потупила взор, чтобы скрыть волнение. В волевой линии его подбородка читалась решимость, которую лишь подчеркивали острые, словно клинки, глаза. Отметив, как он быстро оглядел постель, еще хранившую отпечаток тела убитого, она подумала тогда, приходилось ли ему уже сталкиваться с такими кровавыми убийствами. С приятным удивлением ощутила она на себе его долгий взгляд, который затем скользнул мимо и неопределенное время завороженно витал где-то.