А раньше они друг друга понимали с полуслова. Мимо прошёл Таль с охапкой хвороста, весело посмотрел на девчонок. И Янка поняла, что соскучилась. По нему, когда они вдвоём.

Трудно делать вид, что человека не существует, когда идёшь пять дней подряд бок о бок, спишь в одной палатке и ешь из одного котелка. Тем более, если раньше этот человек много для тебя значил. В последний вечер ночевали на Караби. Караби – это огромное плато, самое большое в Крыму и очень красивое. Они стояли в ложбинке на краю, у старого колодца рядом с буком. Вдруг Янка увидела, что Вари у костра нет. Тарас рассказывал про «чёрного спелеолога», Аннушка заваривала чай, ребята все сидели тут, кроме Вари. И Янке как-то не по себе стало. «Подумаешь, – тут же одёрнула она себя, – куда она денется? В туалет, наверное, пошла». Но Варя всё не возвращалась и не возвращалась. Таль перехватил Янкин взгляд и кивнул куда-то в сторону раскинувшейся за её спиной яйлы. Янка оглянулась и увидела, что там, в совершенном одиночестве, бродит кто-то. Она незаметно встала и отошла от костра.

Вообще-то ей не хотелось с Варей разговаривать. И что она скажет сейчас, когда подойдёт? Но ноги двигались, будто против её воли. Варя посмотрела на Янку удивлённо и села на груду белых камней, среди которых росла трава. Молчаливо лежала перед ними Караби.

– Сначала, – сказала Варя, не глядя на Янку, – было, вроде, ничего. Мама была такая счастливая, он со мной не очень-то разговаривал, да я и сама, когда узнала, что он твой отец… Но он всё время придирался. По всяким мелочам. То дверью я громко хлопаю, то на столе не прибираю, то могла бы посуду помыть… Будто я не мою! И вечно всё ему знать надо: где была, с кем была, какие оценки, как тренировка прошла… Изображает из себя доброго папочку! А сам всё время лезет не в своё дело! У меня тренировки допоздна, я еле до дома дохожу, а он тут со своей посудой. Маму стал уговаривать, чтобы она с работы ушла. Ну, она, конечно, ни в какую. «Ты, – говорит, – поиграешь и бросишь, а мне дочь растить». Они и не ругались даже, а так всё, шутками, любовь ведь… А я прямо видеть их не могла! Даже сбежала однажды.

– Сбежала?

– Да. Два дня у Сони ночевала. Потом мама меня нашла, уговорила вернуться. Ну, ты же её знаешь, она чуть что – сразу в слёзы. Я терпеть не могу, когда она так меня заставляет слушаться, через слёзы…

Янка не знала. Она вообще Варину маму видела пару раз всего. Ну, не пару. Но даже имени не помнила бы сейчас, если бы не папа. Варя рассказывала и рассказывала, будто всю скопившуюся желчь, обиду и вину хотела вылить сейчас, затопить ими всё плато. Янка и узнавала и не узнавала в её рассказах своего отца. Он всегда был строгим и с Янкой, и с Ростиком тоже. Но он и щедрый был, и внимательный, он никогда не говорил «мне некогда», «отстань», «не до тебя»…

– Что тебе подарили на Новый год? – перебила вдруг Янка.

– Что?

– Что они тебе на Новый год подарили?

– Кроссовки новые… А что?

– Ничего. Извини, что перебила.

Но Варя всё равно замолчала и дальше рассказывать не стала. Они сидели рядом, и Янка думала о Варе и отце. Разве приятно, когда чужой человек свои права качает? У неё бабушка с дедом, родные, любимые, и то Янка еле терпит и всё время срывается, а тут какой-то мужик чужой… Янка бы, наверное, тоже сбежала.

– Это ведь твоя мама его не простила, – вздохнув, сказала Варя.

– В смысле?

– Ну… он не хотел от вас уходить. Твоя мама про них узнала и его выгнала.

Янка не ответила. Она смотрела на Караби, залитую лунным светом, и отчего-то казалось, яйла медленно течёт, движется, и пыталась вспомнить те дни, когда всё началось. Она ничего не замечала. Совсем. Была погружена в какие-то свои заботы. Родители и раньше ссорились. Но в этот раз не было ни криков, ни маминых истерик, ни папиного «я больше так не могу». Были тихие разговоры за закрытыми дверями. Потом их и вовсе отправили жить к бабушке Ане. Потом сообщили о разводе и отъезде.

– Он даже не сразу стал с нами жить, – всё так же уткнувшись подбородком в колени, сказала Варя, – где-то в октябре переехал.

Это сообщение повисло в Янке тугим комком сухой, пряной травы. Вдруг, в один миг, всё встало на свои места. Мама из жалкой стала гордой. Они перестали быть брошенными. Они те, кто не простил предательства. И сразу стало легче. Гораздо.

– Спасибо, Варь.

Варя подняла на Янку испуганные глаза. Янка усмехнулась. Варя её не поймёт. Это трудно понять, наверное. Но Варя кивнула и сказала тихо:

– И тебе. Ну, что поговорила.

Они так и сидели на вершине холма и смотрели на спящую Караби. Хотя, наверное, правильно было бы сказать «спящее», плато всё-таки, но Янке Караби почему-то всегда представлялась женского рода. Яйлой её тоже называют.

Янка задрала голову вверх. В небе висели огромные хрустальные звёзды. Янке вдруг показалось, что они с Варей сидят на таком маленьком пятачке травы и камней, а вокруг – сплошной космос. КОСМОС. Чёрный, бесконечный. И они летят в нём вместе со всей планетой, вместе со всеми людьми, с их страданиями, радостями, войнами, и кто-то в эту минуту рожает нового человека, то есть даже не так – вот именно сейчас, в эту минуту, пока Янка думает свою мысль, родилась, наверное, целая тысяча детей, которые будут расти, взрослеть, мучиться и радоваться, а крохотный пятачок травы и камней так и будет лететь в космосе. И это никак не остановить. Янка погладила рукой траву. Она ощутила себя нитью, связывающей траву и звёзды. От этого было и страшно, и весело, и как-то торжественно.

– Как ты думаешь, – спросила Янка, – он когда-нибудь к нам вернётся?

Варя пожала плечами. Но всё-таки она была ужасно честная, эта Варя, и она сказала:

– Прости, но мне кажется, что там любовь. Ну, в смысле на самом деле, навсегда.

Может, даже родят кого-нибудь… Так что когда мне предложили эту школу спортивную… ну, учиться, я сразу согласилась, даже их спрашивать не стала. Вернёмся вот из похода и поеду.

– Хорошая школа?

– Да какая мне разница? Лишь бы от них подальше… Но знаешь, так странно: я бы раньше до потолка прыгала, если бы мне там предложили учиться, а теперь вот еду, а никакой радости.

Янка подумала, что хорошо её папочка устроился: тут нарожал, разлюбил, другую полюбил, ещё нарожает… «Любовь… навсегда…» С её мамой он, наверное, тоже так думал. Уж детей тогда не делал бы, что ли! Чтоб не мучались! Янка усмехнулась: ага, она прямо вся такая замученная! Глупости всякие лезут в голову! Как там бабушка в первом письме писала: «Сердцу ведь не прикажешь, с места не сдвинешь». Янка тогда на эту фразу сильно разозлилась, а сейчас вдруг поняла, что сама она – не лучше. Вот она два года назад жить без Рябинина не могла, а сейчас смотрит на него, как на красивую картинку, и всё. А полгода назад с ума сходила по Глебу, а теперь и не вспоминает даже. Может, влюбчивость передаётся по наследству? Неужели и с Талем будет также? Но она не хотела в это верить. «Просто они все были не мои, так… проходящие. А Таль – настоящий. И он – мой».