Жажда отмщения за былые неудачи мучила сердце Ивана и взывала к немедленным действиям.

Однако все пошло совсем не так…

«Молчишь? — усмехнулся Сильвестр. — Умел бы ты еще и слушать, государь… Не внял ты словам игумена — вручить вещицу достойнейшему воеводе, храброму и опытному. Гордыня взыграла…»

Иван вскинул голову и отяжелевшим от гнева взглядом окинул иерея, но тот бесстрашно продолжил: «А между тем есть у тебя в слугах такие! Каждому дано свое. Твое место, государь, на троне, а не на боевом коне. А вот преданный тебе друг князь Курбский государственные дела вершить не рожден, но в сражениях за тебя затмит воинским мастерством любого воеводу!»

После раздумья Иван, совладав с гневом, кивнул.

«Вижу, что правда твоя, иерей. Скажи мне — неспроста ведь Казань так крепка? Стены их сносим, ворота разбиваем, а взять не можем — то одна напасть, то другая… Никак, колдовство вещицами наводят?»

Сильвестр пожал плечами:

«Фигуркам присущи разные свойства… Возможно, есть и такая, которой подвластна погода. Но точно нам неизвестно. Ходят слухи, что в главном святилище казанском хранится все добытое татарами серебро. Там может оказаться множество вещиц, а может не быть ничего. Узнаем, лишь войдя с мечом в разбойное логово».

Царь дал знак своему наставнику, что прием окончен. Когда иерей удалился, Иван долго сидел на троне, подперев кулаком голову и уставившись в одну точку. Брови его то поднимались, собирая на лбу ранние морщины, то опускались и сдвигались, и тогда чело прорезала глубокая вертикальная складка. Запустив пальцы в начинавшую густеть бороду, он мучительно раздумывал о предстоящем. Потом, словно очнувшись, тряхнул головой, позвал слуг и велел привести князя Курбского.

Вскочил, подбежал к образам и принялся молиться — как всегда, страстно, громким шепотом и с всхлипами.

Явился Курбский — зеленоглазый красавец с короткой бородкой и волнистой гривой волос, аккуратно заправленных за уши. Молодой, порывистый, с внимательным и умным взглядом, в глубине которого таились огоньки веселья.

Долгая состоялась беседа у двух князей — великого и ярославского. Иван не решился рассказать Андрею все, что знал сам о серебре. Больше говорили о том, что новый поход должен быть и последним. Либо сломить раз и навсегда беспокойного Едигера и усмирить его царство, либо признать силу казанцев и подчиниться им.

Курбский, участник первого похода, пылко поддержал царя в начинании и поклялся добыть победу. С недоумением он рассматривал врученный Иваном оберег и в сомнении качал головой — набожный князь больше полагался на защиту Господа и свое воинское умение. Но беседа с призванными на помощь Макарием и Сильвестром помогла убедить Курбского воспользоваться серебристым Павлином. Молодому воеводе сообщили немногое — только то, что фигурка должна висеть под рубахою, непременно касаться тела. И носить ее следует лишь в минуты опасности, подобно кольчуге. Ироничный Курбский не удержался отметить, что нательный крест куда как надежнее, потому и всегда на теле. Священники приподняли брови, улыбнулись и пояснили — вещица, которую вручают князю, всего лишь особый вид брони, спасающей тело, а спасение души целиком в ведении Господа, и нательный крест тому подтверждение. Главное, уточнил Сильвестр, разместить Павлина так, чтобы он не лежал поверх креста, а плотно прилегал к телу. Обсудили подробно и действия при взятии Казани — не допустить из города бегства кого бы то ни было. Разузнать все тайные ходы и заложить их взрывчатым зелием. Главную мечеть города не жечь, а тщательнейше обыскать, магометанских священников пытать нещадно, а самого царя Едигерапостараться взять живым, для расспросов.

К середине лета с приготовлениями было покончено.

В Москве осталась дожидаться возвращения царя беременная Анастасия. Прощание с ней случилось долгим, жена рыдала и висла на шее Ивана, умоляя отказаться от участия в походе. Тревожно было у нее на сердце — по Москве упорно ходили слухи о неминуемом поражении царя от казанцев и на этот раз. Распускало их, ожесточая государя, враждебное боярство, готовое прозябать в смирении перед хищным соседом и откупаться, лишь бы не рисковать жизнями и всем добром своим.

Иван, пообещав вернуться с победой, спустился с Красного крыльца на площадь, где его поджидал поданный конь.

Сто пятьдесят тысяч конных и пеших набралось в войско, во главе которого ехал верхом, в блестящих доспехах, царь. Рядом с ним, облаченные по-походному, держались избранные и приближенные — пожалованный в окольничие Адашев и доблестный воевода князь Курбский.

Гудела земля от топота, вздымалась легкая летняя пыль, над ней колыхались в воздухе красные бунчуки и хоругви, среди которых выделялось темное полотнище с ликом Всемилостивейшего Спаса. Громыхали оружием и песнями титульные полки — Большой, Передовой, Сторожевой, Левой и Правой руки. Впереди всех — Ертаульный полк, разведка на быстроногих конях.

Огромное войско двигалось к берегам Волги. Из окрестных деревень подвозили хлеб и мед, а дружины правобережных князей вливались в ряды царских полков. Два месяца пути — и вот ранним утром засияли башни и мечети перед взорами вставшего напротив вражеского города войска. Отслужили молебен. Началась долгая осада — кровавые стычки с татарской конницей, обстрелы башен, штурмы высоких дубовых стен и отступления. В первую же ночь над царским лагерем разразился настоящий ураган, снес шатры и походные церкви, раскидал хоругви, взволновал речную воду и потопил множество кораблей.

Отчаяние охватило войско, но Иван горячо воззвал к братии, уверив — Бог на стороне русских, невзирая на колдовство врага. Курбский, едва сдерживая горячего коня, дожидался сигнала к наступлению. Лицо его было бледно от ярости, ноздри трепетали, пальцы сжимали рукоять меча, а глаза, утратив обычную веселость, полыхали холодным разноцветьем.

«Господи, о твоем имени движемся!» — воскликнул царь Иван.

Взревели трубы, и загремели барабаны, колыхнулось и потекла людская лавина в сторону рвов и хорошо укрепленных стен…

Не одну неделю длилась осада Казани. На стенах города кружились в диких плясках татарские ведьмы, визгом и ворожбой подбодряя своих лучников. Под стенами же дни и ночи шла беспрестанная работа — слушая указания инженера-немца, русские совершали подкоп и закладку взрывчатой смеси.

В решающий день Иван, стоя у порога походной церкви на холме, обнял Курбского и заглянул ему в лицо. Теперь сомнений у него не оставалось — стало ясно, что вещицы не только холодят кожу, но и меняют цвет глаз. Царь и его воевода всматривались друг в друга, словно увиделись впервые.

«Твои глаза, государь…» — растерянно произнес Курбский.

Иван без лишних слов вытянул из ножен меч и поднес его к лицу друга. Тот впился взглядом в свое отражение, затем вопрошающе взглянул на царя.

«Знак Божий, — кратко пояснил Иван. Подумал и добавил: — На обоих нас. Делай свое дело, Андрей. А я займусь своим. Так победим!»