Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Спасибо… — чуть спокойнее продолжил он. — Надеюсь, вы найдете убийцу до того, как со мной расправятся бывшие борцы Сопротивления или какие-нибудь молодые бандиты… или до того, как жизнь здесь станет для меня невыносимой!
Я снова попытался его успокоить, сказав, что причин опасаться за жизнь и здоровье у него нет. Конрад Енсен поднялся с дивана и, шаркая, вышел на кухню и вернулся со стопкой писем.
— Я давно уже не получаю писем, только сестра прислала открытку на пятидесятилетие, но вчера мне вдруг прислали целых семь штук, хотя уверяю вас, я совсем не обрадовался!
Он был абсолютно прав. Послания нельзя было назвать приятными. Все семь были анонимными, и их авторы были уверены, что Харальда Олесена убил Конрад Енсен. Четыре письма изобиловали оскорблениями, а в трех содержались недвусмысленные угрозы убийства. Прочитав их, я сразу понял, почему Конрад Енсен не смел выйти на улицу.
Подумав, я предложил Конраду Енсену охрану.
— Можно поставить констебля у входной двери дома, если вам так будет спокойнее.
Мои слова неожиданно вызвали прилив чувств. Конрад Енсен пожал мне руку и разрыдался.
— Большое вам спасибо! Я и не думал, что стражи порядка захотят охранять Конрада Енсена или хотя бы посчитают, что жизнь Конрада Енсена хоть чего-то да стоит. И все же… нет, не надо. Постараюсь как можно реже выходить и никого к себе не пускать. Если мое время вышло, оно закончится, стоит на страже полицейский у парадной двери или нет. Правда, сознавать это не очень приятно. Я всегда думал, что мы с Петтером уйдем вместе, так что теперь, когда его нет, мне кажется, что и мой конец близок.
Мне очень захотелось хоть немного его подбодрить — и продолжить расследование. Поэтому я, воспользовавшись возможностью, рассказал ему о наших достижениях и о разгадке тайны с записью выстрела. Конрад Енсен поздравил меня с успехом, но еще больше обеспокоился оттого, что на свободе разгуливает такой хитрый, коварный убийца. Он три раза повторил, что не убивал Харальда Олесена. Однако ему пришлось признать, что, учитывая уточненное время убийства, у него тоже нет алиби.
На мой вопрос о банковском счете он с едва заметной униженной улыбкой ответил, что ему нечего скрывать. Он унаследовал от родителей чуть больше двух тысяч крон, а остальное откладывал из своих заработков; выходило около тысячи крон в год. На сберегательной книжке Конрада Енсена оказалось 12 тысяч 162 кроны.
— Цены последнее время очень выросли; почти все придется выложить за новую машину. Так что прощай моя мечта смотреть футбол по телевизору, — добавил он с тяжким вздохом.
Вопрос о том, что делал Конрад Енсен на лестнице, когда встретил Даррела Уильямса в день убийства, оказался более сложным.
— Да ничего, — ответил он, задумчиво пожевав губу. — Я нарочно выглянул на площадку, потому что увидел американца в окно и решил, что он остановится поболтать со мной о футболе, если увидит меня. Наверное, напрасно я на что-то надеялся, но это так.
Я ему поверил. Конрад Енсен являл собой жалкое зрелище, но говорил правду — во всяком случае, пока, насколько я мог судить. Вдруг он смутился и совершенно неожиданно продолжил:
— Когда вы спросили, встречался ли я с Харальдом Олесеном во время войны или раньше… я, наверное, неправильно вам ответил. — Я бросил на него пытливый взгляд. Он вскинул руки, словно защищаясь: — Но тут моей вины нет. Я подумал, вы мне не поверите, если я расскажу, что видел, к тому же мне трудно утверждать наверняка. Это может показаться странным, но тогда я решил, что вы только посмеетесь надо мной.
Я уже начал привыкать к тому, что Конрад Енсен и думал, и говорил медленно и неуклюже, но он снова без моего побуждения вернулся к теме разговора:
— Я сказал, что во время войны не был знаком с Харальдом Олесеном, и это правда, но один раз в то время я его все-таки видел. Более того, хотите верьте, хотите нет, но видел я его на собрании «Национального единения»… — Конрад снова надолго замолчал; терпение мое было на пределе. Он был абсолютно прав: его слова действительно звучали странно. — Точнее, видел у зала, где проходило собрание партии. Летом тридцать девятого года в Аскер приехал сам Квислинг, и я, как преданный член партии, конечно же был там. Передо мной в очереди стояла необычайно привлекательная блондинка на несколько лет старше меня; она была одна, без спутников. Конечно, я воспользовался случаем встать сразу за ней и сесть с ней рядом. Попытался заговорить до начала речи, но она отвечала сухо и без всякого интереса. Я понял, что у нее кто-то есть, а я не слишком ее заинтересовал. И все равно после собрания вышел за ней следом в надежде, что, может быть, удастся сесть с ней на один автобус. Конечно, ничего у меня не получилось. У выхода блондинку ждал мужчина постарше в большой машине. Помню, я еще завистливо подумал: вот человек, у которого есть все, о чем я мечтаю: большая, быстрая машина и красивая молодая блондинка. Я лишь мельком видел его в окошке машины. Но, когда после войны в газетах мне попались фотографии Харальда Олесена, сразу же вспомнил ту историю. Он был тем самым типом, кто забрал молодую красавицу после собрания нашей партии. И та же мысль посетила меня несколькими годами позже, когда впервые встретил его здесь, на лестнице.
Я слушал невероятный рассказ с растущим изумлением. Закончив, Конрад Енсен уныло пожал плечами:
— Я же предупреждал, что это покажется вам странным. Много лет я и сам себе не верил. Никогда раньше никому об этом не говорил. Как бы странно все ни выглядело, я почти уверен, что за рулем в той машине в самом деле сидел Харальд Олесен. В прошлый раз вы спросили, встречал ли я его раньше, и я подумал: наверное, стоит вам рассказать.
Я подбодрил его:
— Вы были абсолютно правы, что упомянули о вашей встрече, и я совсем не считаю ваш рассказ выдумкой. Но теперь доказать или опровергнуть ваши слова почти невозможно — если только вы не знаете имени той женщины.
Конрад Енсен покачал головой:
— Нет… к сожалению, понятия не имею, как ее звали. Больше я ее никогда не видел, ни до, ни после того, иначе я бы за помнил. Хотя я знал большинство молодых активистов в Осло: в то время
