Вексель в тысячу двести франков был погашен, и все совершенно удовлетворены, за исключением издателя, который удовлетворился лишь отчасти. Вот так и платят долги… если вы гениальны.

Если какой-нибудь умник вздумает принять все это за проделку ничтожной газетенки и за покушение на славу величайшего человека нашего времени, он постыдно ошибется; я лишь хотел показать, как великий поэт сумел выбраться из дела с переводным векселем с такой же легкостью, как из интриги самого таинственного и запутанного романа.

Истинным ценителям талантов Эдгара По я скажу, что полагаю свою задачу выполненной, хотя, чтобы угодить им, я бы с удовольствием расширил ее еще больше. Двух серий «Необычайных историй», «Новых необычайных историй» и «Приключений Артура Гордона Пима» довольно, чтобы представить Эдгара По, рассказчика-фантазера, с разных сторон – то ужасным, то очаровательным, попеременно насмешливым и нежным и всегда философом и аналитиком, любителем магии абсолютного неправдоподобия, любителем самого бескорыстного шутовства. «Эврика» показала им амбициозного и тонкого диалектика. Если бы мою задачу можно было плодотворно продолжить в такой стране, как Франция, мне бы осталось показать Эдгара По – поэта и Эдгара По – литературного критика. Любой истин ный любитель поэзии признает, что первую из этих обязанностей почти невозможно исполнить и что мои весьма скромные способности переводчика не позволяют мне возместить недостающее наслаждение с помощью ритма и рифмы. Тем, кто умеет многое угадывать, таких поэтических фрагментов, включенных в «Новеллы», как «Победительный стих» в «Лигейе», «Дворец с привидениями» в «Падении дома Ашеров» и столь удивительно красноречивого стихотворения «Ворон», будет достаточно, чтобы хотя бы мельком увидеть все чудеса чистого поэта1.

Что же касается таланта второго рода, критики, то легко понять, что вещи Эдгара По, которые

я мог бы назвать «Беседами по понедельникам»2, вряд ли понравятся легкомысленным парижанам, поскольку их мало заботят литературные распри, раздирающие этот еще молодой народ, и которые как в литературе, так и в политике делают Север врагом Юга3.

В заключение хочу сказать французам, безвестным друзьям Эдгара По, что я был горд и счастлив внедрить в их память красоту нового рода; а также (почему бы и не признаться?) мою волю поддерживало удовольствие представить им человека, немного, некоторыми чертами похожего на меня, то есть на некую часть себя самого4.

Скоро настанет время (мне дозволено верить в это), когда господа издатели популярного французского издания произведений Эдгара По почувствуют настоятельную необходимость придать им солидную, достойную библиотек книголюбов материальную форму и выпустят издание, где составляющие его произведения будут распределены более сообразным и решительным образом5.

Не так давно пред нашим судом предстал некий горемыка, чей лоб украшала диковинная и странная татуировка: Нет удачи! Так он носил над бровями, словно книга название, клеймо всей своей жизни, и допрос показал, что эта странная надпись была горькой правдой. Есть в литературной истории сходные судьбы, настоящие проклятия – некоторые люди несут слово неудача, начертанное загадочными письменами среди извилистых складок своего чела. Слепой ангел искупления бичует их изо всех сил в назидание прочим. Напрасно они проявляют в жизни таланты, добродетели, приятность; общество приберегло для них особую анафему: оно осуждает их за те самые слабости, которыми и наделило своей же травлей. Чего только не сделал Гофман, чтобы обезоружить судьбу, и чего только не предпринял Бальзак, чтобы умилостивить фортуну? Так неужели существует дьявольское Провидение, которое готовит подобным париям несчастья с колыбели, намеренно бросая духовные и ангельские натуры во враждебное окружение, как мучеников на растерзание? Неужели существуют жертвенные души, обреченные идти к смерти и к славе через собственное разрушение? Неужели кошмар «Мрака» будет вечно осаждать их? Напрасно они отбиваются, напрасно приспосабливаются к миру, к его расчетливости и коварству; напрасно изощряются в осторожности, закупоривают все входы и выходы, закладывают тюфяками окна, чтобы не влетел случайный метательный снаряд, – ведь Дьявол пролезет и через замочную скважину. Совершенство станет изъяном в их броне, а превосходство – зародышем осуждения.

Их удел читается во всем их облике, сверкает зловещим отблеском в их глазах, проявляется в жестах, бежит по их артериям с каждым из кровяных телец.

Один знаменитый писатель нашего времени написал книгу, желая доказать, что поэт не может найти достойного места ни в демократическом, ни в аристократическом обществе, ни при республике, ни при абсолютной или конституционной монархии. И сумел ли кто-нибудь ему решительно возразить? Я создаю сегодня новую легенду в поддержку своего тезиса, добавляю нового святого к списку мучеников; мне предстоит написать историю одного из прославленных несчастливцев, слишком одаренного поэзией и страстью, который явился – вослед стольким другим, – чтобы пройти в этом низменном мире суровую школу гения среди душ, во всем уступавших ему.

Какая горестная трагедия – жизнь Эдгара По! Его смерть, его ужасная нужда, ужас которой лишь усугубляется ее пошлостью! Из всех свидетельств, которые мне довелось прочесть, я вынес убеждение, что Соединенные Штаты были для По лишь пространной тюрьмой, по которой он метался с лихорадочным возбуждением существа, созданного, чтобы дышать в более благоуханном мире, нежели это освещенное газом варварство, и его внутренняя, духовная жизнь поэта, пусть даже пьяницы, была лишь беспрестанным усилием, чтобы избежать влияния губительной среды. Неумолима диктатура общественного мнения в демократических обществах; не взывайте к нему ни о милосердии, ни о снисхождении, ни о какой-либо гибкости в применении его законов к многочисленным и сложным случаям нравственной жизни. Словно от нечистой любви к свободе родилась новая тирания, тирания скотов, зоократия, которая своей злобной нечувствительностью похожа на истукан Джаггернаута2. Один биограф (славный малый, причем весьма благонамеренный!) нам степенно скажет что, если бы По захотел упорядочить свой гений и применить свои творческие способности более соответствующим американской почве образом, он мог бы стать денежным автором, a m°n³y making au²h°r 3; другой (наивный циник) заявит, что, каким бы прекрасным ни был гений По, лучше бы ему иметь просто талант, поскольку талант подобно векселю всегда легче находит сбыт. Третий, возглавлявший газеты и журналы (друг поэта, между прочим), признается, что ему было трудно его использовать и приходилось платить ему меньше остальных, потому что он писал в стиле, слишком превосходящем заурядный. «Как же это отдает лавкой!» – по словам Жозефа де Местра.