— Что вы тут делаете, мистер Уормолд?

— Что вы тут делаете, доктор Гассельбахер?

Доктор открыл окно и впустил Уормолда. Он очутился в спальне. Дверцы большого гардероба были распахнуты, там белели два костюма — точно последние зубы во рту старика. Гассельбахер принялся стягивать с рук перчатки.

— Вы были на маскараде, Гассельбахер?

Доктор Гассельбахер пристыженно пробормотал:

— Вы все равно не поймете. — Он начал постепенно разоблачаться: сначала снял перчатки, потом каску, потом нагрудник, в котором Уормолд и вся комната отражались и вытягивались, как в кривом зеркале. — Почему вы вернулись? Почему не позвонили, чтобы я вам открыл?

— Я хочу знать, кто был Рауль?

— Вы знаете.

— Понятия не имею.

Доктор Гассельбахер сел и начал стягивать сапоги.

— Вы поклонник «Шекспира для детей», доктор Гассельбахер?

— Мне дала книжку Милли. Разве вы не помните, как она мне о ней рассказывала?.. — У него был очень несчастный вид в обтягивающих брюшко лосинах. Уормолд заметил, что они лопнули по шву, чтобы вместить теперешнего Гассельбахера. Да, теперь он припомнил тот вечер в «Тропикане».

— Эта форма, — сказал Гассельбахер, — видно, нуждается в объяснении.

— Многое нуждается в объяснении.

— Я был офицером уланского полка — давно, сорок пять лет назад.

— Я помню вашу фотографию в той комнате. На ней вы одеты по-другому. Вид у вас там не такой… бутафорский.

— Это было уже после начала войны. Посмотрите вот тут, возле туалетного стола, — 1913 год, июньские маневры. Кайзер делал нам смотр. — На коричневом снимке, с клеймом фотографа, выбитом в углу, были изображены длинные шеренги кавалерии с обнаженными саблями и маленькая фигурка сухорукого императора, объезжающего строй на белом коне.

— Ах, как все было мирно в те дни, — сказал Гассельбахер.

— Мирно?

— Да, пока не началась война.

— Но вы ведь были врачом!

— Я вас обманул. Врачом я стал позже. Когда война кончилась. После того как я убил человека. Вы убиваете человека, — сказал доктор Гассельбахер, — и, оказывается, это очень просто; не нужно никакого умения. И вам ясно, что вы сделали, — ведь смерть установить легко; а вот спасти человека — для этого нужно потратить больше шести лет на учение, и в конце концов никогда не знаешь, ты его спас или нет. Бациллы пожирают друг друга. Человек возьмет да и выздоровеет. Не было ни одного больного, о котором я мог бы с уверенностью сказать, что спас его я, но что я убил человека, — это я знаю точно. Он был русский и очень худой. Кость хрустнула, как только я воткнул клинок. У меня даже зубы свело. Кругом было болото, одно болото, оно называлось Танненберг. Я ненавижу войну, мистер Уормолд.

— Тогда зачем же вы нарядились в солдатскую форму?

— Я не был таким нарядным, когда убивал человека. Этот мундир — мирный. Я его люблю. — Он прикоснулся к нагруднику, лежавшему рядом на кровати. — А там мы все были покрыты болотной грязью. — Он сказал: — Вам никогда не хотелось, мистер Уормолд, чтобы вернулась мирная жизнь? Ах да, забыл, вы же молодой человек, вы ее никогда не знали. Мирная жизнь кончилась для нас навсегда. Лосины больше не налезают.

— А почему вам сегодня захотелось… нарядиться в этот костюм, Гассельбахер?

— Умер человек.

— Рауль?

— Да.

— Вы его знали?

— Да.

— Расскажите мне о нем.

— Не хочется.

— Будет лучше, если вы расскажете.

— Мы оба виноваты в его смерти, вы и я; — сказал Гассельбахер. — Не знаю, кто вас втянул в это дело и как, но если бы я отказался им помогать, меня бы выслали. А что бы я теперь стал делать в другом месте? Ведь я вам говорил, что у меня пропали бумаги.

— Какие бумаги?

— Неважно, какие. У кого из нас нет в прошлом чего-то такого, что не дает нам спать? Теперь я знаю, почему они вломились в мою квартиру. Потому, что я ваш друг. Прошу вас, уйдите, мистер Уормолд. Мало ли чего они от меня потребуют, если узнают, что вы здесь?

— А кто они такие?

— Вы знаете это лучше меня, мистер Уормолд. Они не говорят, как их зовут.

В соседней комнате послышался шорох.

— Это всего-навсего мышка, мистер Уормолд, На ночь я оставляю ей кусочек сыру.

— Значит, это Милли дала вам «Шекспира для детей»?

— Я рад, что вы изменили свой шифр, — сказал доктор Гассельбахер. — Может быть, теперь они оставят меня в покое. Больше я не смогу им помогать. Дело начинается с акростихов, кроссвордов и математических загадок, а не успеешь опомниться, как тебя уже завербовали. В наши дни надо быть осторожным даже в забавах.

— Но Рауль… ведь его никогда не было на свете! Вы посоветовали мне лгать, и я лгал. Ведь все это было только выдумкой, Гассельбахер.

— А Сифуэнтес? Может, вы скажете, что и его нет на свете?

— Сифуэнтес — другое дело. А Рауля я выдумал.

— Тогда вы слишком хорошо его выдумали, мистер Уормолд. На него заведено целое дело.

— Он был таким же вымыслом, как герой из романа.

— Разве роман — это только вымысел? Я не знаю, как работает писатель, мистер Уормолд. До вас я не знал ни одного писателя.

— У кубинской авиакомпании не было летчика-пьяницы.

— Эту подробность вы придумали сами. Не знаю только, зачем.

— Если вы расшифровывали мои депеши, вы должны были видеть, что в них нет ни капли правды, вы же знаете этот город. И летчик, уволенный за пьянство, и приятель со своим собственным самолетом — все это выдумка.

— Не знаю, каковы были ваши мотивы, мистер Уормолд. Может быть, вы хотели скрыть личность этого человека на тот случай, если бы ваш шифр разгадали. Может быть, ваши друзья не должны были знать, что у него есть средства и собственный самолет, не то они не стали бы ему так много платить. Интересно, сколько из этих денег получил он, а сколько взяли себе вы?

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Вы же читаете газеты, мистер Уормолд. Вы знаете, что у него отняли летные права еще месяц назад, когда в пьяном виде он приземлился на детской площадке.

— Я не читаю местных газет.

— И никогда их не читали?.. Конечно, он отрицал, что работает на вас. Они предлагали ему много денег за то, чтобы он вместо этого работал на них. Им тоже нужны фотографии тех площадок, которые вы обнаружили в горах Орьенте, мистер Уормолд.

— Там нет никаких площадок.

— Не злоупотребляйте моей доверчивостью, мистер Уормолд. В одной из ваших телеграмм вы говорили о чертежах, посланных в Лондон. Но этим тоже понадобились фотографии.