Для того чтобы установить эти правила, были избраны двенадцать человек: они поклялись на Евангелии в том, что своим знанием и своей властью составят такие законы, что Церковь будет пользоваться свободой, а положение в стране улучшится и упрочится. Среди этих двенадцати избранных было четверо священнослужителей (два епископа, Тулузский и Кузеранский, один тамплиер и один иоаннит), четверо рыцарей с севера Франции и, наконец, четыре южанина (два рыцаря и двое горожан), которые составили и утвердили приспособленные к нынешнему положению законы, которые давали гарантии Церкви, богатым и бедным. И то, что для составления этих законов были выбраны северяне и южане, было сделано преднамеренно.

На чем было основано это внезапное начинание, не предусмотренное миссией, коей был облечен Монфор? Граф был послан в Окситанию для того, чтобы manu militari[88] установить там церковные правила и порядок, но похоже, что этот человек, располагавший там практически неограниченной властью, попытался выйти за пределы своей миссии: провозглашая себя светской властью, правящей от имени папы, он теперь просто-напросто устанавливал собственное господство. Повсюду, куда Монфор приходил для того, чтобы покарать еретиков, он требовал от сеньоров, чтобы они дали ему клятву верности как своему сюзерену; за девять лет пребывания на юге Франции нигде, от Гаскони до Прованса, он не знал ни единой неудачи, и если ненависть, которую он внушал повсеместно, не проступает между строк «Альбигойской истории», то авторы «Песни о крестовом походе» ее прекрасно уловили... и не только они, но и король Франции Филипп Август. В самом деле, когда его сын Людовик[89], вернувшись из Окситании, стал расписывать в его присутствии завоевания и подвиги Монфора и его брата, король Франции произнес такие слова:

Сам того не подозревая, король Франции разделил мнение о «благородном графе» папы Иннокентия III, который еще в сентябре 1212 года приказал своим легатам составить «досье» на графа и который писал 15 января 1212 года брату Арнауту Амори в одном из тех сдержанных писем, которые он так хорошо умел сочинять:

«Лисы [еретики-катары] разоряли [обратите внимание на несовершенный вид глагола] в Лангедоке Господни виноградники. Тогда их переловили, но теперь надо предотвратить опасность куда более серьезную»[90].

Опасность, на которую намекает Иннокентий III, исходила не от еретиков-катаров, не от наследника Раймонда-Роже Тренкавеля (чье виконтство сделалось теперь собственностью Монфора), даже не от могущественного графа Раймонда VI Тулузского: опасность исходила от короля Педро II Арагонского, католического государя, прямого сюзерена таких крупнейших феодалов Окситании, как граф Раймонд-Роже де Фуа, граф Раймонд VI Тулузский и граф Роже де Комменж.

В начале XIII века Арагонское королевство представляло собой нечто вроде конфедерации государств, объединившей под властью одного монарха маленькую собственно арагонскую территорию у подножия Пиренеев, ту, которой правил первый арагонский государь, король Рамиро I (1035—1063), и территории, со времени к ней прибавившиеся: Каталонию, долину Эбре, Наварру, королевства Валенсийское, Майоркское, Сардинское, Провансальское, Сицилийское и Неаполитанское. Площадь, численность населения и доминирующее положение в западном Средиземноморье превратили его к тому времени в наиболее могущественное и самое богатое из средиземноморских государств: его порты (Аликанте, Валенсия, Барселона, Майорка, Марсель, Неаполь, Мессина) и остров Мальта управляли практически всеми торговыми или военными связями христианской Европы с мусульманским Востоком. Этим королевством поначалу управляли монархи из первой, наваррской, династии, основанной Рамиро I, теперь же здесь правили представители второй так называемой каталонской династии, установленной Альфонсом II Целомудренным (1162— 1196), которого сменил на престоле его сын Педро II Арагонский[91].

Этот монарх, хотя и крайне враждебно настроенный по отношению к катарской ереси, — как, впрочем, и все христианские правители, — был недоволен тем, как множатся завоевания Симона де Монфора по ту сторону Пиренеев, и старался укрепить свою власть в собственном королевстве, присваивая крупные феоды, которыми владели некоторые из его баронов, коих в Арагоне называли «богатыми людьми» (ricas homes). В июне 1204 года (ему было тогда тридцать лет) Педро II Арагонский женился на дочери сеньора Монпелье, но вскоре она настолько ему опротивела, что он стал просить у папы дозволения с ней развестись; в том же году, под предлогом заключения договора с Пизанской республикой, Педро II отправился в Рим, где Иннокентий III его короновал, и он, сделавшись королем Арагонским, обязался, от своего имени и от имени своих преемников, платить папскому престолу ежегодную дань в пятьсот золотых монет, после чего вернулся в свои владения.

Щедрость монарха по отношению к папе и арагонскому духовенству, его пристрастие к роскоши и праздникам быстро опустошили казну. В 1205 году Педро II, стремясь пополнить запасы денежных средств, прибег к двум излюбленным способам, которыми пользовались в подобных случаях правители того времени: начал чеканить фальшивую монету, что не создавало неудобств ни одному из его подданных, и установил новые налоги, что создавало неудобства всем. В особенности недовольны были дворяне и города, так что вскоре начались волнения. Тогда Педро II сменил тактику и, стремясь пополнить казну и вместе с тем поддерживать прежний образ жизни, согласился заключить мир с доном Санче VII, королем Наварры, за скромную сумму в двадцать тысяч золотых мараведи.

Когда территориальные завоевания Симона де Монфора начали разрастаться, арагонский король забеспокоился. Он благосклонно относился к исчезновению катарской ереси, однако начал думать, что для его королевства лекарство Монфора может оказаться хуже катарской болезни. Ведь если «благородный граф» быстро справится с ересью, — а он, похоже, не только хотел, но и мог это сделать, — ему все будет дозволено: он сделается политическим, военным и религиозным хозяином Лангедока и Прованса; он установит свое военное господство на этих землях благодаря мощи своих войск и установит свое религиозное господство, добившись отлучения от церкви всех сеньоров, которых коснулась ересь, в том числе и двух самых богатых феодалов среди них, графа Тулузского и графа де Фуа. Кроме того, принятые в Памье постановления давали Монфору в руки замечательное политическое и финансовое орудие для создания в южной Франции королевства, которое он, возможно, мысленно уже возглавил; оно вполне успешно могло бы соперничать с королевством северной Франции, и по сравнению с ним арагонское королевство стоило бы немногого. А значит, в интересах короля Педро II было заставить «благородного графа» считаться с ним уже сейчас, пока тот не сделался слишком могущественным и способным в два счета расправиться с его государством.