живое перебиралось в другие места, лишь в пустом небе на непостижимой разуму высоте медленно парили орлы, напрасно выискивая добычу. Только тени облаков скользили по холмам, создавая непрерывно меняющийся узор.

Любовь к Пепите начала вытекать из него сразу после поцелуя. Вечером того дня, перед сном он еще грезил о ней, укрывшись с головой одеялом и оставив крохотную щелку для носа, а следующим утром поймал себя на том, что забыл запах ее губ. Нет, он помнил, они пахли жасмином, но это было искусственное воспоминание, вызванное к жизни усилием разума. Чувственная память молчала, и сколько он ни пытался восстановить ощущение влажной упругости и сколько ни нюхал свою верхнюю губу, изо всех сил подгибая ее к самому носу, так ничего и не получилось.

Несколько дней ему не удавалось попасть в семейство Сидония, и когда, взлетев на третий этаж, он осторожно позвонил в колокольчик, сердце совсем чуть-чуть ускорило свой бег, то ли из-за ожидаемой встречи с любимой, то ли из-за отчаянного бега по лестнице. Он вошел, поздоровался, Пепиты не было в комнате, Мария-Хуана произнесла несколько обычных колкостей. Педро влетел в гостиную, сразу схватил его за руку, чтобы отвести к себе, и тут вошла Пепита. Он ожидал волны удушливого стыда, от которой запылают щеки и невидимые иголочки тонко вонзятся в корни волос, но… всего лишь слегка покраснел и сумел произнести приветствие почти ровным тоном.

Пепита очень ласково отозвалась, однако это была не ласка возлюбленной, а снисходительное благоволение старшего к младшему, даже не взрослой сестры к проказливому братцу, а скорее бабушки к егозливому внучку.

Через неделю он уже смог заглянуть ей в глаза, спустя две спокойно подал ей руку, когда они все вместе отправились на прогулку, а спустя месяц понял, что свободен. Девятый вал первой любви схлынул, не оставив после себя обломков кораблекрушения.

«А может, – думал Сантьяго, – она из знающих, недаром ведь столько говорит про это, и ведьминским поцелуем вытащила из меня любовь?»

Прошел год, Сантьяго поступил в офицерское училище, и новые заботы напрочь вытеснили из головы Пепиту. Спустя несколько лет он вспоминал ее с двойной благодарностью и за дружбу, украсившую его юность, и за мудрость, с которой она помогла не сбиться с дороги.

Стояла жаркая середина августа, когда отец объявил за обеденным столом:

– Этой осенью Сантьяго вместо школы начнет заниматься в Навигацком училище.

Братья переглянулись. Перед самым обедом они возвратились из длительной верховой прогулки по холмам вокруг Алонги. День выдался ясный и прохладный, высокие облака закрывали солнце, лишь в полдень оно ненадолго показало свой оранжевый лик, но теплее не стало, свежий ветер холодил наездников. На холмах изредка попадались чудом уцелевшие головки диких ирисов, Ферди пускал вскачь лошадь и, резко наклонившись, обухом плетки сшибал цветок. Сантьяго вначале прикрикивал на брата, а потом сам включился в игру, и они долго носились по холмам, стараясь оттеснить соперника и первым расшибить в фиолетовую пыль изрядно высохший цветок.

Годы конных прогулок сделали свое дело: братья держались в седле так уверенно, будто сидели в удобном кресле перед камином. Провести полдня, не слезая с лошади, стало для них не утомительным упражнением, а заурядной поездкой. Когда Сантьяго и Ферди, спешившись, вприпрыжку побежали к колодцу, омыть запыленные лица, гранд подозвал к себе конюха, сопровождавшего сыновей, и задал несколько вопросов. Судя по выражению лица, ответы вполне удовлетворили гранда.

– Сантьяго, ты недоволен, – поднял бровь отец, когда тот весьма прохладно выслушал его сообщение. – Мне казалось, ты спишь и видишь себя офицером.

– А как же Педро? – спросил Сантьяго, стараясь держать спину прямо и разговаривать ровным, уверенным тоном, как и подобает наследнику титула.

– При чем тут Педро? – чуть делано удивился гранд де Мена. – Его судьбу решает капитан Сидония.

– Я бы хотел попросить, – произнес Сантьяго, – ходатайствовать перед падре Бартоломео за моего друга, дабы мы смогли вместе продолжить учебу.

– Зачем? Новое место, новые привычки, новые друзья. Я уверен, что в училище ты встретишь немало достойных юношей.

– Мигель, – мягко вступила в разговор мать, – почему нужно разлучать мальчиков? Они выросли вместе, пусть вместе станут офицерами. Я думаю, присутствие друга поможет Сантьяго лучше пройти курс обучения.

Гранд де Мена отпил из серебряного кубка, промокнул губы салфеткой и спросил:

– Сантьяго, а ты уверен, что Педро хочет стать моряком?

– Да он только и говорит о кораблях и о боях с турками, – вмешался в разговор Фердинанд. – Вообще, если бы не он…

Отец осуждающе взглянул на младшего сына, и тот осекся на полуслове.

– До боев с турками еще далеко, – произнес отец, берясь за ложку. – А над твоим предложением, Сантьяго, я поразмыслю.

Гранд де Мена никогда не отвечал сразу – любое решение требовало отстранения и усиленной работы мысли. Этому правилу он безуспешно пытался обучить своих детей.

– Отец, – возражал Сантьяго, – так хорошо вести торговые дела, но если в бою я начну размышлять и оценивать, то ничем хорошим этот бой для меня не закончится.

– Мы говорим о разных вещах, – не соглашался отец. – Размышлять и оценивать необходимо в любом случае. Просто в одном положении для этого есть часы или даже дни, а в другом – мгновения. Бой выигрывает не сильный, а умный. Поэтому, если ты хочешь выйти победителем из схватки, приучи себя думать быстрее. То есть быстрее оценивать положение и решать, как необходимо поступить.

После еды отец всегда произносил краткую молитву, благодаря Всевышнего за то, что Он посылает пищу всему миру и в том числе семье гранда де Мена. Всем присутствующим полагалось сложить руки лодочкой и, опустив голову, смиренно внимать словам отца. Перед тем как опустить голову, Сантьяго посмотрел на мать и, поймав ее ободряющий взгляд, понял, что его просьба будет выполнена.

Навигацкое училище занимало здание бывшего монастыря Живого Аббата, расположенного недалеко от ворот Кадиса. Одна из четырех стен примыкала к внутренней части гавани, три другие отгораживали монастырь от городских улиц. Поросшие мхом высокие толстые стены более приличествовали цитадели, чем прибежищу духовных наставников. Возможно, во времена мавров тут действительно располагался береговой форт, но с момента завоевания города доблестным королем Кастилии Альфонсо Десятым прошло больше двухсот лет, и уже никто не помнил историю этого сооружения.

Падре Бартоломео, ссылаясь на Estoria de Espana, утверждал, будто бенедиктинцы поселились тут сразу после освобождения Кадиса и ушли, когда пятьдесят лет назад им подарили целый остров недалеко от Малаги. Впрочем, кроме самого проповедника, история мало кого интересовала, за исключением одного момента, о котором падре с завидным постоянством рассказывал на