поколения. У людей в России есть какая-то иллюзия, что можно вернуться в точку ноль, в январь 2022 года и опять зажить красиво и забыть о том, что была война. Это не получится. При любом варианте российская экономика будет нести огромное обременение военного, военно-строительного, военно-полицейского характера. Если она сумеет дожать Украину и добиться мира на тех границах, которые заняла, то ей придется эти территории восстанавливать, вкладывать туда огромные деньги, охранять эти территории, держать там огромные военные гарнизоны, восстанавливать потерянную военную технику устиновских времен. Если же она потерпит какое-то поражение, ей придется платить компенсацию Украине, и это тоже будет вычет из будущего благосостояния. Поэтому у России все три варианта будущего чреваты огромными военными расходами, просто разного типа, но все они означают, что российский народ как минимум на поколения обречен на глубокую бедность, а возможно, на нищету. Поэтому я говорю: люди, смотрите, вас ждет падение уровня благосостояния до уровня Ирана! Сергей Медведев: Россия после войны и после Путина – это иранская модель, или, может, латиноамериканская? Игорь Липсиц: Я работал в Госбанке СССР, и поскольку был новым сотрудником, в 1990 году меня повели на экскурсию в закрытый музей Госбанка – музей денег. Там есть стенд, посвященный денежным знакам времен Гражданской войны. Ты вдруг видишь, что в это время Россия рассыпалась на мини-государства, управляемые неведомо кем: где-то какие-то осколки царских генералов, где-то какие-то абсолютные бандиты. Каждое такое мини-государство выпускало свои деньги. Вот это еще один вариант: Россия не устоит как единое государство... Я не знаю, какая будет Россия. Одно дело, если сохранится федеральное государство, другое – если начнется распадение, потому что местные элиты будут растягивать страну на себя. Обратите внимание: мы живем в совершенно другой России, она принципиально иная, чем была многие века. Россия всегда жила повернутой на Запад, она туда экспортировала и оттуда импортировала, этим жила и развивалась. Мы впервые видим, что Запад для России – тупик, все деньги идут на восток и с востока. Теперь регионам за Уралом Москва совсем неинтересна, деньги отнимает, а что с нее получить обратно? Ничего."

  Сергей Медведев - Игорь Липсиц: "Я бы сказал, что это, возможно,... | Facebook

June 17, 2024 01:55

Из дневника отчаявшейся "...форма бегства... - Русская жизнь- цитаты | Facebook

Из дневника отчаявшейся "...форма бегства и спасения от…— от невозможности влиять на свою судьбу...Наутро мы проснулись в другом мире… Изменения начались мгновенно: новый мир состоял из условностей и ограничений, и задаваться вопросами об их целесообразности было бесполезно....Череда разотождествлений прокатилась и в нашем дружеском некогда кругу. Но место жительства не делает нас гуманнее, умнее и тем более моральнее.Пришло время для урока сдержанности: «промолчу» — думала я и стала писать все меньше в соцсетях, а все больше — в дневник. Неизбежная немота стала нормой, и не только для меня, но и для многих, переживающих боль, но не готовых сражаться с сетевыми демонами за каждую запятую...Начался процесс потери дружбы — как состояния, которое обладает определенной ценностью. Я испугалась и попыталась оказать сопротивление...Мы встретились, все вроде бы было «хорошо». Но я не смогла. Я не смогла принять, что происходящее они воспринимают как что-то «нормальное». .. И все-таки было нужно снова обратить себя к будущему, к какой-то значимой цели. Как говорил Ницше: «У кого есть “Зачем?”, тот выдержит любое “Как?”». Если заключенный находил «зачем» своей жизни, свою внутреннюю цель, ему удавалось подняться вровень с ужасающим «как» его нынешнего существования и выстоять перед кошмарами лагерной реальности, писал Франкл.Я яростно искала это «зачем».И все глубже проваливалась в состояние бессилия… Я обнаружила, что стилистическое родство между людьми куда сильнее любого кровного. .. Господи, где же взять силы выстоять и не огрубеть, не очерстветь, не наполниться ненавистью... Как же мал и хрупок может быть человек перед нахлынувшей тьмой. И просвета не видно...Я хочу постоять в этой тотальной неопределенности мира. Столько, сколько смогу ее выдержать. И столько, сколько мне надо, чтобы понять, где я и в чем мое место...Похоже, одна из главных мутаций современности — исчезновение «сложного человека». Это сделало возможным ту чудовищную поляризацию, которая существует сейчас в обществе, захлебывающемся от ненависти...Любому понятию приписывается любое нужное значение, а если вы посмеете усомниться в этой истине, на вас будут направлены точечные ракетные удары...разгул посредственности. В среде современных университетов, прессы, политики, бизнеса истина угнетена. И для того, чтобы человек открылся самому себе, ему хотя бы ненадолго нужно из этого контекста выйти.На наших глазах весь ХХ век прошел под знаками антропологической катастрофы. Сейчас все больше людей, которые уже не могут сказать о себе: «Я мыслю, я существую». Все больше искусственных существ, живущих искусственной, фиктивной, знаковой жизнью. Но человек — это высокая болезнь, а не существо, ищущее, как бы получше устроиться (Ницше).В Коране сказано, что Бог сотворил человека для испытания. Когда мы хотим судить о добре и зле, мы не должны забывать, что мы — существа, только риском существующие, абсолютно без гарантий. Сознание нашей испытательности, нашей конечности очень помогает жить. В этом смысле Ницше поставил основной вопрос современной эпохи, говоря о сверхчеловеке. Он разглядел приход времен, когда люди готовятся распространить свое господство по всей земле, и он спрашивает себя, достоин ли человек такой миссии и не должна ли сама его сущность быть преобразована. Гёльдерлин говорил: но где опасность, там вырастает спасительное. Я осознаю современное положение дел как ситуацию повышенной ответственности человека за себя как за человека, а не человекоподобное существо.Мне страшно, Господи. Но отступать нельзя.«Держи свой ум во аде и не отчаивайся...Очень верующий человек, волонтерит в одном приходе- Почему мы все это терпим? О нас уже вытерли ноги, втерли в песок, а мы все молчим и прячемся! Ну вот ты, умный человек, преподаватель, объясни мне, почему мы не протестуем? Ведь это все варварство — все, что происходит!»...Мы пребываем сейчас в интересных антропологических координатах: с одной стороны, пропаганда запрещает нам в первую очередь речь, то есть мы превращаемся в бессловесных существ, лишаемся опыта взаимодействия с Другим, которое возможно только через язык. А с другой стороны, «у каждого бреда своя веб-страница». Говорят все, много,