В эту зиму многие богатые люди заключили соглашение с Алкивиадом на закладку кораблей. Но, как это в людском обычае, когда пришла весна, они нашли оправдание задержкам денег. Алкивиад и его окружение уже вовсю вербовали моряков. Эвриптолем и Фрасибул укомплектовали личным составом «Аталанту» и «Афродизии». Другие соратники Алкивиада нашли людей на «Бдительный», «Противовес» и «Грозный». Алкивиад начал постройку «Антиопы» и «Олимпии» — в дополнение к четырём кораблям, которые он уже передал в дар флоту. Мог ли он позволить себе такие расходы? Вероятно, нет, но такое начало привлекло других — тех, кто до сих пор не решался. Вид кораблей, стоящих на стапелях в доках Мунихии и Телегонеи, непрерывные глухие удары тесаков, запах смолы и пакли, которой заделывают шипы и гнёзда, толпы техников и строителей, столяров и корабельных плотников, каждый из которых занят своим делом, — всё это непреодолимо притягивало к себе. Вскоре вся береговая линия длиной в милю на Кантаре и в две мили вдоль Сунийской дороги была заполнена строящимися корабельными корпусами. Одновременно с этим возводились суда на лесных участках в Македонии и Херсонесе. Повсюду шумели столярные мастерские и лавки мелочных товаров, плазы мастеров, изготовляющих паруса, литейных цехов, везде были кузнецы, оружейники, верёвочники, изготовители мачт, агенты по поставкам рангоутного дерева. Красились вымпелы и эмблемы. День и ночь громыхали подводы со строительным материалом.

Всех охватила лихорадка. Город мог говорить только о Сицилии. Глиняные модели острова раскупались на рыночной площади сотнями. Взрослые и мальчишки рисовали её очертания на дорогах и расхваливали её достоинства в цирюльнях и шорных мастерских. Создавалось впечатление, будто мы уже завоевали Сицилию и остаётся только поделить трофеи.

Однажды жарким утром, когда раскалённый от солнца Пникс, холм к юго-западу от Акрополя, где собиралось на открытом воздухе Народное собрание, был усеян людьми, к народу обратился аристократ Никий.

— Афиняне! Вижу, ваши сердца склонились к этому предприятию. Сегодня, отправляясь на это собрание, я не мог найти своего слугу. В конце концов его обнаружили среди конюхов, исступлённо болтающих о Сицилии. Что ещё? Это в вашей природе, люди Афин, считать уже своим то, на что вы только-только нацелились. Вы уже не потерпите никаких возражений, вы будете яростно защищать свои фантазии. Да вы любого перекричите, словно он своими словами стремится отнять у вас то, чем вы обладаете, в то время как он лишь хочет образумить вас — для вашего же блага. Ведь вы можете так никогда и не получить того, к чему стремитесь, и это стремление в силах погубить вас. Я вижу в первом ряду того молодого человека, чьи амбиции склонили ваши сердца к этому безрассудству. Вот он стоит передо мной, окружённый своими сторонниками. Он улыбается, этот гордый лошадник и развратитель общественных нравов, потому что знает: я говорю правду. Я ненавижу эту улыбку, друзья мои, какой бы симпатичной она ни казалась. Вы рискуете оказаться рядом с приспешниками этого самца, если позволите запугать себя громкими словами, если побоитесь почувствовать стыд, когда они назовут вас трусами — только за то, что вы протестуете против безумной экспедиции! Да, друзья этого человека сейчас закидают меня вопросами. Пусть. Но если эти горячие головы не отнесутся к моим словам серьёзно, то очень прошу вас, более зрелых, старших по положению: вы отнеситесь к ним со всей серьёзностью. Я также вижу Сократа, философа, единственного человека, к чьему совету иногда прислушивается наш юный чемпион. Он скрывается в тени — он всегда предпочитает тень. Мы знаем твою точку зрения, Сократ. Ты высказался открыто, когда заявил, что сицилийская авантюра несправедлива. Нельзя нести войну народу, который и не думает нападать на нас. Поправь меня, друг мой, если я сейчас ошибаюсь. Твой знаменитый daimon, дух, этот голос, который предостерегает тебя об опасности или преступлении, — ведь он запрещает эту эскападу, не так ли? И всё же я вижу, что никому здесь нет дела до седин — ни твоих, ни моих. Позвольте же мне тогда, люди Афин, говорить не против этого предприятия — я понимаю, вы настроены решительно и ничто не сможет разубедить вас. Я лишь хочу показать вам из «опыта рундука», как говорится, те проблемы, которые следует учитывать, если мы действительно хотим успешно завершить этот трюк и не провалить всего дела.

Никий заговорил об опасностях такого предприятия вдали от дома, о том, как сложно пополнять припасы на таком расстоянии от складов, о коварстве морей. Зимой даже быстроходному курьерскому кораблю может потребоваться четыре месяца пути. Когда мы прежде вели заморские кампании, у нас имелись союзные гавани, которые можно было использовать как базы. Поблизости находились дружественные территории, где мы пополняли запасы. Всего этого не будет на Сицилии. Там мы окажемся на краю земли, где для нас не найдётся даже корки, чтобы погрызть, кроме тех, что мы привезём с собой. Никий предупреждал, что, приобретя нового врага, мы оставим у своего порога старого — спартанцев и их союзников, которые уже почти одолели нас. Хотя пока что они соблюдают условия мира, они живо возобновят военные действия. И если мы потерпим поражение в Сицилии, это придаст нашим врагам новые силы и новых союзников, после чего спартанцы попросту уничтожат Афины.

Никий говорил об иноземных торговцах, о механиках и моряках, которые находятся сейчас в доках и на верфях и которые занимают большую часть гребных скамей на флоте. Насколько мы можем доверять иноземцам, тем, кто не нашей крови? А ведь без них нам и надеяться нечего на победу. Разве мы не ставим себя в такое же рискованное положение, в каком находились наши враги спартанцы? Нам придётся сражаться, одним глазом кося на врага, а другим — на собственных рабов. В войне даже на соотечественника не всегда можно положиться, так что тогда говорить о тех, кто служит за плату?

— Сегодня, отправляясь в Народное собрание, я видел многочисленные строительные площадки. Возводятся дома и магазины. Это хорошо. Но не забывайте, афиняне: сегодня застраиваются те самые участки, где некогда уже были дома, — дома, оставленные или даже сожжённые афинянами во время чумы! Вы забыли о ней, друзья? Помните ли вы о том времени, когда наша жизнь висела на волоске, когда у нас не оставалось ни средств, ни имущества, ни сил, когда даже мольбы, обращённые к богам, были бессильны снять с Афин эту небесную осаду? Я принимал участие в заключении мира, и этот мир принёс нам благо. Мы можем теперь растворить ворота нашего города, ездить в наши поместья, засевать поля. Рождаются дети, которые уже не вдыхают зловоние пожарищ, которым не довелось увидеть, как по ночам увозят тела их матерей. Соотечественники, вы можете наблюдать безопасную гавань. Но какая первая мысль посещает вас при виде этой мирной картины? Едва лишь упокоились в склепах кости ваших отцов, как вы тотчас решили похоронить рядом с ними ваши! Неужели вы не в состоянии радоваться спокойной жизни? Неужели я так стар, что мне вечерами удобнее сидеть у огня и наблюдать, как внуки мои играют во дворе? Но это не в вашем характере, афиняне! Для вас нет ничего невыносимее мира. Каждый миг бездействия для вас — это напрасно потраченное время, это враг, который лишает вас прибыли. Крестьянин знает, что земля должна отдыхать, что каждый фрукт созревает в свой сезон. Однако вы отказываетесь признавать эти старомодные вещи. Вы обитаете в других реалиях. Вы живете в фиктивной стране, которую называете будущим. Вы мечтаете о том, что настанет, и презираете то, что уже есть сейчас. Вы определяете себя не тем, кто вы есть, а тем, кем вы можете стать. Вы спешите через море к берегу, которого никогда не достигнете. Для вас ничто то, чем вы обладаете. Вы цените лишь то, что получите завтра. Но как только руки ваши хватают это вожделенное сокровище, вы тотчас отказываетесь от него и стремитесь к чему-то новому. Поэтому я не удивляюсь тому, что вы так высоко цените этого молодого человека, этого колесничего, ибо он живёт не по средствам даже в большей степени, чем вы. Какой же изъян характера заставляет вас желать войны, когда вы обладаете миром? Неужели нам недостаточно наших собственных неприятностей? Почему мы должны куда-то плыть в поисках новых? Прошу вас, друзья мои, отказаться от этого неразумного предприятия! Призываю председателя собрания вновь поставить этот вопрос на голосование.