– Их ведь было только двое, так? – спросил Ооту своего подельника.

– Ну да. Думаю…

– Думаешь?

– Д-д-д…

– Чем заикаться, ты лучше…

– Их было всего двое. Это точно. И второе тело мы тоже видели.

– Тогда ладно… Нет, не спускайся.

Ооту щелкнул языком, и обоз потянулся дальше. Когда колокольчики наконец стихли, Стивен выбрался из сугроба и отряхнул снег со своего шерстяного пальто.

Стоя в одиночестве на склоне горы, в сотне футов от перевала, посреди холодной пустыни, он слушал шум ветра и шорох движущегося снега, напоминающий шорох песка на берегу. Перед глазами у него вставали картины равнин родной Южной Каролины, и от этих воспоминаний сжималось сердце.

Кобылу Рассела Коул нашел в укрытии на подветренной стороне громадного валуна. Он забрался в седло, стегнул лошадь по шее и поехал вверх по следам только что прошедшего обоза.

На Пиле обжигающе холодный ветер дул ровно и неустанно.

Сметая снег, проповедник гнал его к северной стороне, где уже образовался целый карниз. Там, спешившись, он ступил на голый камень.

Дальше путь лежал по обледенелому выступу. Зная, что подвергает себя опасности, Коул все же не удержался, посмотрел вниз и увидел там что-то похожее на красный кратер. Один из мулов поскользнулся, свалился, пролетел двести футов и буквально взорвался от удара о камень, разметав во все стороны собственные внутренности.

Выступ закончился углублением в зазубренном шпиле, торчащем, словно клык. Углубление находилось на уровне колена и было достаточно широким, чтобы принять в себя взрослого мужчину.

Стивен расстегнул пуговицу и, сунув руку под пальто, пошарил по карманам. Где-то должен был быть коробок спичек, но найти его не получилось.

Он подошел ближе и заглянул в углубление. Видимости хватало фута на четыре, а дальше все терялось в темноте. Коул забрался в выщерблину, протолкался дальше в сужающийся проход и почувствовал, как пространство расширяется. Нога ступила на что-то твердое.

Проповедник снял рукавицы, опустился на корточки, вытянул руку, и его пальцы наткнулись на холодное золото – сложенные кубом слитки, доходившие ему до колена.

Он поднял один из них, поднес его к сочащемуся через проход свету и, стоя в полутьме, уставился на брусок желтого металла. Сколько крови уже пролилось из-за него и сколько еще прольется?

Стивен думал о людях, тех, что жили внизу, в городе, претерпевая невзгоды и трудности – холод, разреженный воздух, одиночество, оторванность от мира, – ради крохотной части того, что он держал в руке.

В этот момент он больше не считал жителей Абандона и тысячи других шахтерских городков, разбросанных, как бактерии, по всему Западу, людьми честолюбивыми и смелыми. Они все были холодным, равнодушным, грязным, отчаянным и несчастным сбродом. Коул видел их насквозь. Они пересекли равнины, построили дома в этих диких и суровых местах и сносили бесконечные недуги и страдания не потому, что были отважными, идущими за мечтой пионерами. Одна-единственная причина привела их сюда: жадность, бушевавшая в их ненасытных сердцах.

Проповедник опустился на землю и заплакал.

– СТИВЕН.

При звуке своего имени он замер от страха.

Коул выбрался из пещеры и побрел на перевал. Тучи над ним расползлись, и лучи послеполуденного солнца пролились на лес. Горные вершины и скованные льдом поля осветились таким ярким и насыщенным бронзовым светом, какого Стивен не видел уже много дней.

Кобыла ждала его на продуваемом ветром склоне. Поставив ногу в стремя, проповедник услышал какие-то странные звуки, хотя из-за ветра не смог определить направление, откуда они пришли. Он посмотрел вниз и сквозь просвет в тумане увидел весь спуск в каньон и возле шахты «Годсенд» вытянувшиеся в линию пятнышки – Ооту, Билли и мулов на пути к Абандону.

И тут он услышал это снова – негромкий вой.

К нему присоединились другие звуки, различающиеся по тону и продолжительности, как диссонирующая симфония сов, гусей и бродячих собак.

Вынув ногу из стремени, Стивен перешел на другую сторону перевала, заслонился перчаткой от ветра и посмотрел вниз.

Сначала видно было немногое. Тучи плыли к нему и через него, будто гигантские шхуны. В глубине вихрями кружился туман, скрывая длинную, расширяющуюся впадину, озеро, лежащее в нескольких милях к югу, и открытую долину за ним. Этим маршрутом в Силвертон Коул однажды уже воспользовался – такой путь был более быстрым, чем по обозной дороге, но и более опасным, с крутыми спусками по целой серии узких выступов.

Ветер очистил эти выступы от снега, и проповедник медленно вел пальцем по крутым, падающим и устремляющимся вверх откосам протяженностью в несколько сотен футов, пока палец не перескочил на что-то, что с высоты его положения походило на дорожку выходящих из тумана черных муравьев.

Стивен стоял в замешательстве, слушая чуждые завывания, пока их не перекрыл другой звук – стук неподкованных копыт по камню.

Движимый исключительно любопытством, проповедник сделал шаг вперед и увидел то, что сверху выглядело как город-всадник – женщин в ситцевых платьях, мужчин в костюмах, а некоторые в грязной рабочей одежде, и во главе процессии простоволосую блондинку в ярком, золотистом вечернем платье, никак не подходящем для зимы.

Шествие приблизилось, и внимание Коула привлекли лошадиные шкуры, украшенные языческими иероглифами, изображающими волков, медведей, койотов, лосей, орлов, деревья, кактусы, горы, облака… Дорога повернула еще раз, всадники вынырнули из-за поворота, и Стивен увидел, что у женщины впереди раскрашенное лицо язычницы, что ее золотистое платье пропиталось кровью; что к бритой голове воина пришит целый скальп женщины с желтыми кудряшками, собранными, по моде дня, на макушке, что его пояс увешан загорелыми носами, а сам он будто улыбается. Его зубы были заточены как бритвы, и в гриву его коня оказались вплетены еще теплые, еще сочащиеся кровью скальпы. Следующие за ним люди выглядели так же странно, дико и нелепо: один был совершенно гол, не считая плаща и котелка; другой вымазался в крови, и казалось, будто он покрыт ржавчиной; третий вырядился в женский капор, а четвертый – в рваный корсет с бусинами; и вооружены они были всем, что только удалось добыть и собрать, – дробовиками и винтовками, револьверами и ножами, копьями и саблями… Еще кто-то держал в руке камень, испачканный кровью и мозгами, кто-то размахивал человеческими костями, а один потрясал палицей из дубового сука, кожи и кусков кварца. И весь этот парад демонов ухал, кудахтал, горланил и завывал на странном, нечестивом языке, звучание которого напоминало некую древнюю форму некромантии.

– Господи Всемогущий! – пробормотал проповедник.

Дорога, по которой двигалась вся эта компания, могла вести только в одно место – в Абандон.