Дочерняя компания Paramount — Publix Theater Corporation — являлась отныне первой настоящей национальной сетью кинотеатров. На пике своего развития она заявляла, что полностью господствует на Юге и Среднем Западе, а также обладает существенным влиянием и в прочих областях страны. Каждый день через двери Paramount проходили 2,5 млн зрителей. Потрепанная First National тем временем отступила в сферу кинопроизводства, а затем, в конце концов, в 1928 г. была продана набирающей силу Warner Bros. Присоединившись к ней, последние великие независимые кинотеатры страны сдались в войне с Голливудом и официально влились в систему{189}.

В 1927 г. Цукор и его союзники также эффективно справились с угрозой расследования Федеральной комиссии по торговле{190}. В 1926 г. после мощного лоббирования со стороны киноиндустрии ее сторонник Абрам Майерс был назначен Калвином Кулиджем главой комиссии. Под его управлением расследование было завершено, и комиссия вынесла вялое предупреждение. Журнал Variety назвал его просто «жестом», а Цукор заявил, что проигнорирует постановление. В любом случае, оно было отменено апелляционным судом округа Колумбия в 1932 г.

Конец 1920-х гг., таким образом, можно назвать генеральной уборкой. Paramount, MGM и Universal затравили и уничтожили большинство независимых театров, киностудий и дистрибьюторов. Warner Bros., некогда маленький независимый кинопроизводитель, вошла в число крупных студий с первым по-настоящему успешным звуковым фильмом The Jazz Singer («Певец джаза»). Среди прочих только United Artists, созданная Д. Гриффитом и группой кинозвезд, выжила — чтобы сыграть, как мы увидим, важную роль в индустрии кино 1970-х гг.

В это время Томас Талли, основатель First National Exhibitors Circuit и некогда противник Цукора, покинул кинобизнес. Его время подошло к концу, и он построил ферму вместе с сыном недалеко от Лос-Анджелеса. Что касается У. Ходкинсона, то этот боец продержался в качестве независимого продюсера до 1929 г., обеспечивая независимость таких режиссеров, как Сесил де Милль. И все же он тоже покинул сферу кино и переехал в Центральную Америку, где создал свою авиакомпанию. Но до самой смерти в 1971 г. он продолжал настаивать, что Голливуд сделал невероятную ошибку, когда пошел за «этим типом» Адольфом Цукором{191}.

Укрепление Голливуда по модели Цукора — это следующая, завершающая фаза Цикла. В течение одного-единственного десятилетия кино прошло путь от одной из самых открытых отраслей в США до одной из самых контролируемых. Этот перепад показывает, как резко может измениться отраслевая структура, когда в качестве ресурса выступает информация. Потому что, как только закончилась эпоха независимых владельцев кинотеатров, открытость кинобизнеса канула в Лету. А с подъемом студии Hollywood — самого очевидного явления массовой культуры как тогда, так и сейчас — началась многолетняя эпоха ее правления.

За шесть лет до романа «О дивный новый мир», как мы понимаем, Олдос Хаксли уже мог предвидеть, куда ведет централизация и коммерциализация культуры. Он предсказал будущее культуры, которой руководит бизнес. Он также разглядел и перспективы глобальной стандартизации. «В 3000 г. н. э., — писал Хаксли, — несомненно, можно будет путешествовать из Канзас-Сити в Пекин всего за несколько часов. Но если цивилизация в этих двух местах одна и та же, то незачем будет куда-то ездить».

К концу 1930-х гг. каждая из новых информационных отраслей XX в. приняла форму централизованной империи. Достижения были очевидны. Голливудское кино переживало «золотой век», выпуская такие классические картины, как The Wizard of Oz («Волшебник страны Оз») и Gone with the Wind («Унесенные ветром»). NBC и CBS с помощью нью-йоркских рекламных агентств довели до совершенства концепцию «развлекать и продавать» — ее символами стали мыльные оперы и другие спонсируемые программы, такие как Texaco Star Theater. А система Bell стала образцом коммуникационного монополиста, лучше всего отраженным в ее девизе: «Система — это решение».

Также очевидно, что каждый из новых медиаканалов имел по меньшей мере какое-то представление об общественном долге, так сказать, закодированное в его ДНК. Bell служила «оператором универсального обслуживания». Сети вели свои собственные программы и новостные репортажи под наблюдением Федеральной комиссии по связи. А Голливуд, хотя и являлся, по сути, бизнесом, также считал фильм формой искусства и создавал лучшие зрелища, чем это получалось у Кинотреста, — их уже можно было сравнить с театром{192}.

И все же при всем этом (возможно, как необходимое условие побед) в плане свободы слова возникла чуть ли не самая враждебная ситуация в американской истории. 1920-е годы — светлая пора для малых изобретателей и альтернативных решений — окончательно ушли в прошлое. «Времена не благоволят признанию великих, революционных или нетрадиционных талантов, — написал Лоуренс Лессинг в 1956 г. — Большие безличные силы властвуют в мире, отметая в сторону достойные индивидуальности, стремясь к некой новой, корпоративной, коллективной и конформистской судьбе»{193}.

Рассмотрим, что информационные империи значили для свободы слова и инноваций. Большинство из тех, кто изучает эти вопросы, одержимы идеей роли правительства в цензуре и обеспечении стимулов к инновациям. Но эта государственная функция, хотя и значимая, не может сравниться с властью самой отрасли — цензурировать свободное самовыражение и давить инновации.