подумал, что моя сестренка-отличница западет на футболиста? У тебя очень счастливый вид.

Я и чувствовала себя счастливой, хотя страх не проходил — страх потерять свободу, связав себя узами. На День благодарения я согласилась поехать на встречу с родителями Боба. Его мать, Ирен, только что вышла из психиатрического отделения Объединенной бостонской больницы, где проходила курс шоковой терапии. Она оказалась хрупкой, сдержанной женщиной в домашнем платье и фартуке. Думаю, шоковая терапия повлияла на нее — Ирен выглядела отрешенной, казалось, она не очень хорошо понимает, что происходит вокруг. Я невольно подумала о своей маме и о том, что, несмотря на все ее безумие, я бы ни за что не согласилась подвергать ее такому чудовищному лечению. Лучше мать-истеричка, чем такая… психически стерилизованная.

— Ты играешь с Бобби в одной команде? — спросила меня Ирен.

— Пока еще нет.

Мой ответ вызвал смех его отца, Шона. Было заметно, что поначалу он отнесся ко мне с настороженностью. В его глазах я была чересчур богемной, слишком независимой, да и одета совсем не женственно. Что же касается Шона, то первое мое впечатление было таким: крупный, внушительный, с явно выраженным южнобостонским акцентом. Золотой крест на шее, солидный пивной живот и грубость, которая противоречила его нежной привязанности к сыну. Вскоре я поняла, что Шон не был типичным ирландским болтуном-пустозвоном. Добрый и порядочный, он искренне гордился Бобом, был в курсе его дел и оказался вовсе не таким ограниченным, как я решила поначалу. Убедившись, что я без всякого жеманства, не морщась, пью «Джемесон», а в ответ на его консервативные выпады не прикидываюсь возмущенной и оскорбленной, он стал склоняться к выводу, что со мной все не так плохо.

Подвозя нас к Южному вокзалу на поезд до Коннектикута, он повернулся к своему сыну:

— Можешь забыть все, что я тебе говорил раньше насчет того, что ты хочешь съезжаться с дамой.

— Я бы не стал называть Элис дамой.

— Ну, на бабу она не тянет.

Я чуть не подавилась сигаретным дымом, когда Шон это сказал, и так и ехала дальше, хохоча и потягивая «Гиннесс» из бутылки, которую он сунул мне перед выходом из дома. Шон свою высосал, когда водил меня по улицам Бостона, пустым наутро после Дня благодарения. Было одиннадцать утра, а мы пили. Мне казалось, что это невероятно круто.

В поезде я повернулась Бобу:

— Отец у тебя ничего.

— Он почти расист, жутко сентиментальный и упертый… я его очень люблю. Так что я рад, что он тебе понравился. А мама… мама витает в облаках. Но — Господи, убей меня на этом самом месте за то, что я такое говорю, — это несравненно лучше той озлобленной безумной мегеры, какой она была.

— Впервые слышу, что ты поминаешь Бога.

— Каждого ирландского мальчишку-католика учат: каким бы чудищем ни была твоя мать — а у меня как раз такая, — не смей сказать о ней плохого слова, не покаявшись в этом грехе.

Я взяла Боба за руку:

— Родители — это кошмар.

В отличие от Шона О’Салливана, который не возражал против того, чтобы мы с его сыном спали в одной кровати, мой папа еще до нашего приезда ясно дал понять, что Боб будет ночевать в гостевой спальне:

— И пусть не вздумает впотьмах прокрасться к тебе, понятно?

Боб, узнав о том, что нам приготовлены разные спальни, заверил моего отца, что с уважением относится к его решению. Сразу после этого он польстил моей маме, сказав ей, что, судя по нашей домашней библиотеке, у нее отличный литературный вкус. Увидев «Возвращение Кролика» в гостиной рядом с креслом, где мама обычно читала, он затеял с ней оживленную дискуссию о том, чьи короткие рассказы лучше — Апдайка или Чивера. Но тут мама повернулась ко мне и сообщила, что Синди Коэн мечтает повидаться со мной.

— Хотя ты, конечно, слишком занята, чтобы позвонить ей.

Я напряглась, испугавшись, что мама начнет давить на чувство вины. Она ведь прекрасно знала: я перестала общаться с матерью Карли, потому что это уничтожало меня, заставляя вновь и вновь переживать ужас оттого, что моя подруга пропала и, скорее всего, погибла. Боб, умница, сразу все понял, тем более что я рассказывала ему о том, что после исчезновения Карли миссис Коэн постоянно хотела общаться со мной. Не успела я ответить на мамин выпад, как Боб заговорил о своих планах на следующий семестр — он-де подумывает провести исследование по Синклеру Льюису. Мама клюнула на его уловку и пустилась в воспоминания, как в середине сороковых она в Коннектикутском колледже была очарована «США»[44] Джона Дос Пассоса.

В разгар этой милой болтовни мой отец подтолкнул меня.

— Ты уверена, что он еще и в футбол играет? — спросил он вполголоса.

Никогда я не видела, чтобы кто-то так очаровал маму. Она, конечно, не флиртовала, но я могла дать голову на отсечение, что Боб ее просто потряс. Особенно тем, что отнесся к ней всерьез и вел с ней интеллектуальные беседы. Папу это еще больше озадачило.

— Твой парень знает, как снискать расположение дам, — сказал он мне.

— Он просто очень умный, — улыбнулась я.

— Так у тебя с ним все серьезно?

— Я вообще-то с ним съезжаюсь, пап.

— Да, я слышал.

— Ты грозился, что не будешь давать мне денег, если мы будем с ним жить в грехе. Так меня это устраивает. Мне предложили работу в библиотеке колледжа. Двадцать часов в неделю, по два доллара в час. Из этих денег я смогу оплачивать жилье. Еще я ходила в финансовый отдел, узнавала насчет студенческих пособий. Мне там сказали, что я могу оформить ссуду на оплату обучения на ближайшие два с половиной года, а выплачивать ее можно в течение двадцати лет после окончания учебы. А профессор Хэнкок даже пообещал, что приложит все усилия, чтобы я получила стипендию.

— Что еще за профессор Хэнкок?

— Может быть, самый гениальный человек, которого я когда-либо встречала.

Отец поморщился:

— Ничего себе заявка.

— И он, кстати, обо мне довольно высокого мнения.

— И пытается залезть тебе в трусы?

— Господи, пап…

— Просто спросил.

— А подтекст был такой: если он думает, что я не дура, то только потому, что хочет меня трахнуть.

— Воздержитесь от таких выражений, юная леди.

— Воздержись от дискриминации женщин.

— Какая еще дискриминация! Просто нормальное отцовское беспокойство. Дай-ка угадаю: он истинный джентльмен, рыцарь без страха и упрека?

Я почувствовала, что краснею, но все же умудрилась пробормотать:

— Да, он такой.

Папа кисло улыбнулся:

— Я вижу, ты