Визева стремился вывести Ренуара из состояния подавленности, в котором тот пребывал в связи с параличом лицевых мышц и первыми симптомами ревматизма. Визева должен был использовать всё своё красноречие, чтобы убедить его отправить свои работы в Салон «Группы двадцати» в Брюссель. Ренуар согласился отдать пять полотен на эту выставку, запланированную на февраль и март 1890 года, но сам не собирался туда ехать. У него было слишком много других забот, более важных, чем покорение бельгийской публики. Если его работы достаточно хороши, они сами это сделают. В конце января в еженедельнике «Л’Арт дан ле дё монд» появилась статья Андре Меллерио под заголовком «Художники в мастерской — Ренуар». Он пытается объяснить причину смятения Ренуара: художник сожалеет о том, что техника старых мастеров утрачена, а «творческая карьера современных художников полна унизительных, болезненных мелочей». Меллерио так описывает Ренуара: «Стоя, он лихорадочно размахивает руками, горячится, его негромкий голос становится резким, язвительным. Он заканчивает речь безапелляционным суждением, поворачивается и направляется неровными шагами в другой конец комнаты, покачивая головой, словно внутренне завершая дискуссию. Он неутомимый экспериментатор. Он непрерывно испытывает потребность искать, начинать заново, сделать лучше, обрекая себя на болезненные переживания». Однажды Ренуар сказал: «Когда роняешь на землю монету в 20 франков, знаешь, по крайней мере, что ищешь; а тут ищешь всё время, но не знаешь, что именно». Но незнание того, к чему нужно стремиться, вовсе не обескураживает Ренуара, и он продолжает поиски.

Если и была какая-то область, в которой Ренуара больше не терзали сомнения, так это его личная жизнь. Без чуткой, ненавязчивой и нежной заботы Алины он не смог бы, вне всякого сомнения, справиться с последствиями приступа хронического полиартрита с таким спокойствием. 14 апреля 1890 года он сочетался с Алиной Шариго официальным браком. Это произошло в мэрии на улице Дрюо, напротив того зала, где 15 лет назад его работы вызвали скандал. Свидетелями бракосочетания были Франк-Лами, Лот, Лестрингез и Зандоменеги. Этот брак узаконил статус Пьера, сына Огюста и Алины.

Теперь, когда Ренуар стал добропорядочным семьянином, его намеревались представить к ордену Почётного легиона. Но Ренуар отказался от этой чести, что привело в восторг Моне, написавшего тогда Кайботту: «Я его поздравляю. Возможно, награда могла бы быть ему полезна. Но он должен добиться признания без неё, это будет более эффектно». В мае Ренуар отправляет в Салон одну из своих работ. Члены жюри, возможно, задетые тем, что Ренуара собирались представить к награде, не посмели ему отказать, но повесили картину настолько высоко, что её было практически невозможно рассмотреть. «Портрет дочерей Катюля Мендеса», трёх сестер, сидящих за пианино, был помещён на высоте карниза, под стеклянным козырьком, который гасил свет. Протест по этому поводу, опубликованный в прессе критиком Арсеном Александром, не изменил ситуации. Ренуар принял решение больше никогда не отправлять в Салон ни одной работы. Это не помешало ему поблагодарить критика в письме, отправленном из Ла-Рошели. Не для того ли он снова поехал туда, чтобы попытаться найти тот свет, который так восхитил его в работе Коро?

Затем Ренуар провёл несколько недель в Эссуа, а после этого решил, наконец, навестить Берту Моризо и Эжена Мане. Недавно они приобрели поместье в Мези, небольшой деревне на берегу Сены. Ренуару очень понравилось в Мези, он написал там «Цветы». В один из вечеров Берта рассказала ему, что в июле приезжал Малларме и они вместе поехали к Моне в Живерни, расположенное неподалёку от Мези. Моне подарил Малларме одну из своих картин. Возможно, Берта рассказала Ренуару и о том, что Малларме отдал Дюран-Рюэлю единственный когда-либо сделанный им офорт, предназначенный для одной из его книг. А Ренуар, в свою очередь, сообщил Берте о намерении переехать. Это решение было принято Алиной. Ренуар рассказал, что посетивший их доктор Гаше обратил внимание на то, что маленький Пьер необычайно бледен, и пригласил Ренуаров отдохнуть в Овер-сюр-Уаз. Алина отказалась, опасаясь, что Ренуар будет постоянно беспокоиться за сына, если узнает, что тот разгуливает по берегу реки. На следующий день она с помощью одной из подруг нашла квартиру, сдающуюся внаём, в так называемом Замке туманов. А Ренуар решил также сменить мастерскую. Переезд состоялся в октябре. Он тут же сообщил всем свои новые адреса. Он снял мастерскую в Доме искусств в тупике Эллен, в двух шагах от авеню де Клиши. А жить Ренуары стали в доме 13 на улице Жирардон. Замок туманов расположился на пологом склоне у вершины Монмартрского холма, недалеко от крутого спуска к площади Фонтен-о-Бю. Чтобы избежать падения, этой тропинкой следовало пользоваться очень осторожно, особенно во время дождя. Лучше было идти по улице де Соль. От замка, построенного в XVIII веке, не осталось ничего, кроме деревьев, фруктового сада и зарослей шиповника. Квартира Ренуара была в последнем трёхэтажном доме, в конце аллеи. За водой нужно было ходить к фонтану. Зато у них всегда было свежее молоко, так как коровы, принадлежащие соседу, паслись рядом на холме Монмартр. Вскоре после переезда Ренуар убрал на чердаке перегородку и превратил его в мастерскую. Алина была очень довольна, так как маленький Пьер чувствовал себя теперь почти «как в деревне», да и сам Пьер Огюст Ренуар казался счастливым на новом месте.

Но в начале 1891 года, когда нависла угроза холодной зимы, Ренуар решил отправиться на тёплый юг. Он отказался от новой поездки в Алжир, так как считал, что это путешествие будет слишком утомительным для Пьера. В феврале Ренуар уезжает с женой и сыном в Тамари-сюр-Мер, где он снял виллу. По дороге он заехал в Экс-ан-Прованс. Он сообщил своему другу Полю Берару: «Я снова в Эксе, и эти места, которыми я уже восхищался, ещё больше очаровали меня. Экс — это чудо». В середине февраля ему написал один из сыновей Дюран-Рюэля, обеспокоенный отсутствием художника, и предложил поскорее вернуться. Ренуар ответил не сыну, а самому Дюран-Рюэлю: «Я хочу на этот раз полностью покончить с моими чрезмерными сомнениями и вернуться с большим числом работ». Чтобы успокоить Дюран-Рюэля и вселить в него уверенность, он добавляет два уточнения: «Я очень доволен всем и убеждён, что так будет и дальше» и «Я намерен вернуться с таким количеством работ, чтобы можно было сделать у Вас небольшую выставку в апреле. Здесь прекрасная погода, и я очень много работаю». Но две недели спустя, 5 марта, всё, казалось, снова поставлено под угрозу. В этот день он написал Берару: «Я больше не знаю, какой должна быть хорошая картина. Я всё время мечтаю о чём-то, что выше моих сил. Я никогда не умел оставаться в рамках моих возможностей. Честно говоря, я слишком стар для того, чтобы исправиться, я умру без покаяния; а в остальном я чувствую себя хорошо». Он снова пишет Дюран-Рюэлю: «Мне стоило большого труда прекратить свои сомнения и действовать решительно. Вот уже четыре дня, как мне стукнуло пятьдесят, и в этом возрасте продолжать искать уже, пожалуй, поздновато». 21 марта он отправляет холсты Дюран-Рюэлю. Ренуар уточняет, что именно он отправил в ящике, пересылку которого он сам не смог оплатить: «Там восемь холстов, два из которых не вполне удачные». Четыре дня спустя, обеспокоенный тем, что отправил неудачные работы, он снова пишет Дюран-Рюэлю: «Я добился прогресса и хотел бы вернуться, только когда буду вполне доволен собой», — и уточняет: «Работа пейзажиста даётся мне нелегко, но эти три месяца позволят мне добиться большего, чем год работы в мастерской. Затем я вернусь и смогу в мастерской воспользоваться результатами своих поисков».