Второе слабое звено хитроумного плана — доктор, снова доктор!

Может случится так, что Лазаверта не удастся одурманить к тому моменту, когда подойдет время для комедии с выстрелом. Что тогда? Тогда стрельбу в подвале придется отменять. Из цепи задуманных загадок выпадет одно, пусть и впечатляющее, а все же не главное звено. Убийцы всей гурьбой, вооруженные кастетами, резиновой палкой и револьверами спустятся вниз, обнаружат бесчувственное тело… и свезут это тело к полынье у Петрова моста. Основная формула плана сократится, но особенно не изменится — жертву травили и не отравили, и только в воде она смогла найти свою смерть…

Ну что? Теперь, кажется, предусмотрено все.

Маэстро, марш!

Поручик Сухотин кинулся к граммофону. Игла скользнула вниз, прижалась к тускло блестящей пластинке

На напряженную тишину обрушились первые звуки популярного американского марша.

Стукнула дверца автомобиля, хлопнула входная дверца на лестнице, и послышался топот стряхивающих снег ног.

Голос Распутина снизу: «Куда, милой?»

Вновь прибывшие спустились вниз, и дверь за ними закрылась.

Мы вновь вернулись во дворец Юсупова на Мойке.

На календаре вновь 1916 год. Ночь с 16 на 17 декабря.

На улице идет снег, проезжают мимо редкие автомобили, у Поцелуева моста занял свое место городовой Власюк…

А мы вновь здесь, в личных апартаментах Маленького Юсупова, графа Сумарокова-Эльстон, и вновь вглядываемся в события, пытаясь разгадать тайну, которую хранят немые каменные стены юсуповского подвала.

Сейчас мы проверим теорию на практике, сопоставив наши догадки с показаниями Пуришкевича, описавшего события с «фотографической точностью».

Действие уже началось…

Распутин прибыл во дворец, и вместе с маленьким убийцей спустился в подготовленную мышеловку.

Мы успели как раз ко второму акту трагедии.

Мы знаем, как ничего не подозревающий Лазаверт мельчил и подмешивал яд в потешные эклеры, как думский болтун и царственный юноша влили растворенное снотворное в фужеры.

Как ожидающие приезда гостя заговорщики нервно курили и прислушивались к звукам улицы, пытаясь уловить в мутном шуме долгожданный звук приближающейся жертвы.

Сейчас они стоят все вместе, и сообщники, и зрители, сплетясь цепочкой, первый — Пуришкевич, второй — великий князь Дмитрий, сразу за ним Сухотин, и замыкает группу доктор Лазаверт.

…и все с одинаковым замиранием в сердце ждут, когда начнут разворачиваться события.

Проходит полчаса… и ничего ровным счетом не происходит!

Внизу мирно журчит беседа, наверху никакого действия, только поручик Сухотин заводит граммофон и поспешно перекидывает граммофонную иглу.

Оставим их, и заглянем вниз, в подвал.

Похоже, что у Маленького появилась серьезная проблема — гость отказывается не только от эклеров, что Маленьким ожидалось, но и от вина.

Это было худшее из ожиданий, и оно, кажется, начинало сбываться.

Напрасно маленький соловей расхваливает дивный вкус крымских вин.

Гость не пьет!

Промучившись полчаса, Маленький поднимается наверх, к сообщникам. Поднявшись, он знаком дает понять друзьям, что дело плохо.

А затем он сообщает всем вслух, что «это животное не пьет, не ест и отказывается от гостеприимства».

Известие взволновало всех.

И ничего не подозревающих зрителей…

И сообщников.

Что делать? Великий князь Дмитрий торопит маленького друга спуститься обратно и попробовать еще раз.

Он высказывает опасение, что с гостем придется кончать не по плану, а «шумно и грязно».

И Маленький Феликс вновь спускается в подвал.

Он взволнован, ему кажется, что весь его тщательно разработанный план летит в тартарары.

Сейчас кровно необходимо уговорить гостя пить вино. Он пускает в ход все свое виртуозное умение уговаривать.

Но… прошло еще целых полчаса, прежде чем настороженное ухо заговорщиков уловило звук хлопанья винных пробок, и в подвале раздался серебристый перезвон фужеров.

Великий князь Дмитрий Павлович теперь совершенно успокаивается.

«Пьют, — шепчет он сгорающему от нетерпения Пуришкевичу, — теперь уж ждать недолго»!

С этого момента для Дмитрия Павловича и Сухотина закончились всякие неожиданности. Гость выпил вино, остается ждать, когда подействует снотворное. Это приблизительно минут пятнадцать-двадцать.

За это время необходимо позаботиться о докторе Лазаверте, который находится в хвосте группы, сразу за поручиком Сухотиным.

Пуришкевич — другое дело!

Думский болтун стоит на лестнице, и он сейчас — одно сплошное чуткое ухо! Проходит четверть часа, а в подвале продолжается мирный разговор и даже смех! Пуришкевич начинает волноваться! В его голове копошатся те самые вопросы, появление которых было тщательно подготовлено. И он, как послушный актер, произносит фразу, появление которой было предопределено.

«Что он, заколдован, что ли, что на него даже цианистый калий не действует?»

Дмитрий пожимает плечами.

И тут до слуха Пуришкевича доносится стон.

Как мы помним, он принял этот стон за слуховую галлюцинацию, поскольку после стона беседа внизу продолжилась — связная речь одного и односложные ответы другого. По всей видимости, это и был тот самый момент, когда гость в последнюю минуту, теряя сознание, застонал.

Почти сразу же после происшествия со стоном группа поднялась наверх, в кабинет.

И здесь Пуришкевич обращает внимание на странное поведение друга своего Лазаверта. Тот нервно ходит по кабинету, апоплексически краснеет, глаза блуждают. И он жалуется на внезапно обрушившуюся на него слабость.

Затем доктор уходит вниз к автомобилю. Сухотин провожает Лазаверта внимательным взглядом.

Доктор успевает дойти до автомобиля и падает ничком на холодный мокрый снег. Там на него камнем обрушивается забытье.

Обморок…

Через несколько минут Маленький Феликс поднимается наверх. За эти пять минут он, громко беседуя сам с собой, убрал со стола эклеры.

Наверх поднялся бледный. Очевидно, последние минуты, когда гость терял сознание, ему трудно дались. Что ж, понять можно: неожиданные заминки, полтора часа наедине с жертвой, видимо, сильно истощили его решимость.

«Все в порядке!» — дал Феликс понять сообщникам. А вслух произнес знакомый монолог:

«Нет, невозможно! Он выпил две рюмки с ядом, съел несколько розовых пирожных, и, как видите, ничего, решительно ничего, а прошло уже после этого минут пятнадцать! Ума не приложу, как нам быть!.. Он сидит теперь на диване, мрачный, и, как я вижу, действие яда сказывается в нем лишь в том, что у него беспрестанная отрыжка и некоторое слюнотечение. Господа, что вы посоветуете мне?»