Мы долго шли. Почти весь день. Лес то теснился толстыми соснами, то расступался полянами, падал в овраги, обнимал, ласкал, ругал нас. Тропинок не было, зато было много валежника и зарослей крапивы. Красивыми россыпями под ноги рвались поганки. Съедобных грибов не попадалось, а искать их или охотиться у нас не осталось ни сил, ни желания.

Артем тащил на себе Бэмби. Ему было легче — он принял облик волка. У меня на превращение еще не хватало Силы. Я шел след в след за большой серой тенью, которой стал Артем, и следил, чтобы Бэмби не свалился с его спины на землю. А Бэмби спал. Спал крепко и никак не хотел просыпаться. Этот сон вполне мог стать для него последним. Я вслушивался в его дыхание, смачивал ему губы холодной родниковой водой и пил, пил, пил сам. Артем честно разделил со мной пополам хлеб и сыр — остатки собственных припасов. Но их было очень мало, и мы пили воду, стараясь заглушить растущий голод. Сила внутри меня медленно крепла, и, кажется, Артем замечал это. Он все больше молчал, поглядывал на Клык и улыбался. Я не понимал его улыбки. Четыре года назад, после пожара, после Совета и сумасшествия их матери, я спросил у Артема, винит ли он меня в смерти брата? Он сказал — нет. Я не поверил ему. Потому что, если бы так погиб Эдди, я бы себе этого не простил… Я был тогда не прав, пытаясь оценивать поступки друзей по аналогии со своими собственными действиями. Осознание ошибки пришло только теперь, здесь, в лесу, на тропе, которой не было.

Мы шли, шли, шли… После очередного привала я встал на ноги волком. Я все еще был слаб, но это была физическая усталость, а боль в мышцах лишний раз напоминала мне о том, что я жив. Приятное напоминание, если честно. И теперь уже я нес на своей спине человека, а идущий отрава и чуть позади меня Артем следил, чтобы Бэмби не свалился ненароком на землю. Мы почти не разговаривали. Мы не злились друг на друга, нет. Просто у меня еще не было достаточно сил, чтобы совмещать переход через лес со светской беседой, а Артем словно копил энергию для решающего боя. И он, и я, мы оба знали, что сегодняшней ночью будет Совет. А значит, будет драка — словесная или физическая, не важно. Меня интересовало только, чью сторону примет в этой драке Артем. Но я не спрашивал. Я очень боялся услышать ответ. Последнее время я вообще стал бояться чужих ответов…

Тропа, которой не было, наконец, закончилась. Dead line, Дидлайн — запретная черта, граница, охраняющая волчий поселок, — сегодня пахла чем-то терпко-горьким — то ли полынью, то ли перегнившей листвой. Отец говорил, что она реагирует на чужие эмоции, и запах — всего лишь их отображение. Если так… Полынь и прошлогодние листья… Тоска и усталость. Чувства, к которым я начинал привыкать. Что ж, мой отец редко ошибался.

Я осторожно положил человека на землю, сам сел рядом. Я не торопился перешагнуть невидимую границу. Я знал: как только это случится, наше присутствие уже невозможно будет скрыть от волков. Диддилайни придумал мой отец после того, как людьми был уничтожен первый поселок. Никто из волков толком не знал принципа ее действия, зато все верили в ее надежность. И я, между прочим, тоже. Поэтому-то я и не торопился.

Бэмби дышал легко, чуть слышно. Улыбался во сне. Он словно блуждал по каким-то только ему видимым лабиринтам, где не было ни выхода, ни входа. Сегодня ночью он отдал мне всю свою Силу, такую, какая есть в каждом человеке, и поэтому я выжил. А вот у Бэмби шансов выжить почти не было. Почти. Волчьей лихорадкой редко болеют, но от нее всегда умирают. За последнюю тысячу лет пережить ее сумел только один волк, Эдвард, родной брат моего отца. Правда, после этого он перестал быть волком. Никто не знал, что спасло его тогда, но сам факт спасения дарил мне маленькую надежду на чудо. Из-за этой глупой надежды я возвращался в поселок, где мне предстоял Совет, волчий суд, который мог обернуться для меня по-всякому. Но я все равно шел, потому что Бэмби был моим другом, и он медленно умирал, как сначала умер Антон, а потом, позже, — Кис. В третий раз я не имел права позволить этому случиться. Не имел права. Как ребенок, верящий, что родители уберегут его от любой напасти, я почти заставлял себя поверить, что в поселке Бэмби сумеют спасти. При условии, конечно, что его не захотят убить.

И я сидел у своей последней черты, смотрел на убегающую в сторону поселка узкую тропинку, утоптанную множеством лап и ног, когда-то проходивших здесь, и думал… думал…

— Ты замечала, что уйти всегда легче, чем вернуться?

— Нет, не замечала… Я никогда никуда не уходила…

Медленно садилось солнце.

— Поздно менять решение, — напомнил Артем. — У тебя Клык, и ты должен вернуться.

— Они убьют его… — пробормотал я с тоской.

— Не убьют! — качнул головой волк. — Ты ведь не дашь.

— Ему не надо рвать горло… достаточно оставить все как есть… Он умрет сам… сегодня ночью или завтра утром… Зря я пришел сюда!

— Интересно, куда еще ты мог пойти? С этим полумертвецом? — ехидно поинтересовался Артем. Его ехидство казалось неуместным и злым.

Впрочем, он был прав. Если я где и мог рассчитывать на помощь для Бэмби, то только здесь. Больше идти мне было некуда, но признаваться в этом почему-то не хотелось.

— Они убьют его, — пробормотал я снова. — Зря я все это затеял…

— Нет! — Артем вдруг разозлился. Его глаза сузились в щелочки, покраснели и угрожающе заблестели изнутри. Мгновенно выросли клыки, и, хоть все тело его еще не изменилось, но волчья сила уже пробивалась сквозь каждый напряженный мускул. Я упреждающе рыкнул.

— Мы равны сейчас, Артем! Не советую тебе связываться со мной!

— Я и не собирался, — он встряхнулся, прогоняя остатки злости. — Но так не пойдет, Ной! У тебя Клык! Если не вернешься сейчас, человек точно умрет, а племя тебя уже никогда не примет!

— Да? А как же все эти разговоры о том, что вам нужен Клык?

— Ной!

— Мне плевать на волков…

— Сейчас, может, и плевать. А потом? Вставай же! Ну!

Я устало закрыл глаза. Почему нельзя прожить жизнь дважды, чтобы была возможность исправить все то, в чем когда-то ошибся?

— У них нет права судить меня, Артем!

— Совет — это не всегда суд, — напомнил он. — Согласись, Ной, ведь они тоже имеют право знать, почему ты ушел!

Я принял решение и потянулся, меняясь.

— Это еще зачем? — поинтересовался Артем.

— На всякий случай… Они же ни разу не видели меня волком… вдруг не узнают?

Я поднялся с земли, потом поднял Бэмби. Вздохнул и перешагнул Дидлайн.

Тело пронзила мгновенная боль. Бэмби дернулся у меня на руках. Дидлайн… Тот, кто придумал это ласковое прозвище для мертвой линии, обладал, вероятно, большим чувством юмора. Я замер, давая себе передышку, а потом решительно двинулся к поселку.

Здесь мало что изменилось за прошедшие годы. Все такие же аккуратные домики, теряющиеся среди деревьев. Все такая же тишина на закате. Все такое же ощущение уюта и безопасности…