Хани не знала, что делать дальше.

— Вы хотите, чтобы я пока погуляла или что-то вроде этого?

— Если честно, я бы не стал возражать.

— Дэш! — позвал женский голос из дома.

По его лицу пробежала гримаса неудовольствия. В хрипловатых звуках этого женского голоса явно было что-то знакомое. Хани прикусила губу. Это не ее дело.

— Дэш! — Опять позвала женщина. — Где тут у тебя кофейник?

Хани от изумления и возмущения раскрыла рот. Дасти!

За его плечами замаячила знакомая белокурая головка Лизы Харпер.

— Хани, вы, что ли?

— Разумеется, я, — процедила она сквозь зубы. Глазки Лизы по-детски невинно округлились.

— Ой!

— Она спит с вами тоже? — воскликнула Хани, глядя на Дэша.

— А не прогуляться ли вам сейчас? — ответил он.

Не обращая внимания на совет, Хани повернулась к Лизе:

— А вы определенно раздариваете свою благосклонность повсюду!

— Сравнительные закупки, знаете ли, — любезно ответила Лиза. — И кстати, только строго между нами, этот старый ковбой обставляет Эрика уже на старте.

— Полагаю, вам пора прекратить, — заявил Дэш. — Хани, если хоть словечко попадет к этим писакам, ваша задница станет достоянием общественности. Вы поняли меня?

— Да, поняла, — мрачно ответила Хани.

Лиза, вечно искавшая возможность сделать роль Дасти весомее, заулыбалась Хани из-за спины Дэша, явно рассчитывая, что та молчать не станет.

— Пойду погуляю, — поспешно сказала Хани, не дожидаясь приказания Дэша убираться. Затаив дыхание, она торопливо пошла по аллее, пока не услышала, как захлопнулась входная дверь.

Позже, когда она остановилась у загона, восхищенно разглядывая трех лошадей Дэша и вдыхая острый аромат эвкалипта, к которому примешивался слабый запах конского навоза, до нее донесся звук отъезжающей машины Лизы. Ее охватила зависть, когда она думала о Лизе и Дэше, Лизе и Эрике, — эта Лиза знает все секреты женственности, а для нее самой они все еще остаются тайной.

Прошло немного времени, и появился Дэш — уже в клетчатой рубашке, джинсах и поношенных ковбойских сапогах. Из-под «стетсона» выглядывали еще влажные после душа волосы. Он протянул ей одну из двух принесенных с собой кружек кофе. Она приняла кружку, а он, поставив ногу на перекладину изгороди, уставился на лошадей. Она тоже поставила ногу на жердь.

— Прошу прощения, — наконец сказала Хани. До ее сознания стало понемногу доходить, что, коли ты не прав, проще извиниться, чем искать оправдания. — Я знала, что уговор был не появляться раньше полудня

Он отхлебнул кофе из белой керамической кружки.

— А я знал, что вы знаете.

И все. Не стал ни читать нотаций, ни вдаваться в подробности. Вместо этого показал на животных в загоне:

— Те две только на четверть породистые, а этот — чистокровный арабский скакун. Я содержу их здесь по просьбе своих друзей.

— Так они не ваши?

— Хотелось, чтобы были моими, но своих меня заставили продать

— Налоговое управление?

— Угу.

— Кровопийцы чертовы!

— Это точно.

— У нас они однажды делали ревизию, как раз накануне смерти дяди Эрла. Так иногда мне кажется, что именно, это его и доконало. С этим Федеральным финансовым управлением никто, кроме киллеров из сериалов, не должен иметь никаких дел. Все закончилось тем, что мне пришлось большую часть хозяйства взять в свои руки.

— И сколько же вам тогда стукнуло лет?

— Четырнадцать. Но я всегда была сильна в математике.

— Чтобы противостоять Федеральному финансовому управлению, одной математики недостаточно.

— Я понимаю людей. И это здорово помогает.

Он покачал головой и усмехнулся:

— Должен заметить, Хани, что мне в жизни не приходилось встречать кого-нибудь — будь то мужчина или женщина, — кто бы хуже вас разбирался в человеческом характере!

Она ощетинилась:

— Как вы можете так говорить. И потом, это же неправда!

— Еще какая правда. Именно самым опытным в съемочной группе людям вы и задали больше всего хлопот, причем это относится не только к нашей группе. У меня такое впечатление, что вы привязываетесь к людям, у которых полно недостатков. А к лучшим людям поворачиваетесь спиной.

— К кому, например? — негодующе спросила она.

— Ну, взять хотя бы Лиз. Она умница и гармоничная натура. И вы ей понравились с самого начала, хотя я понятия не имею почему.

— Но это же смешно! Да эта самая Лиз Кэстлберри — она же просто королева сучек! И терпеть не «может мой характер. Сдается мне, все, что вы тут наговорили, только доказывает, что я лучше вас сужу о людях!

Он фыркнул.

Хани не унималась:

— Приведу вам идеальный образчик ее мстительности. Как-то на прошлой неделе, вернувшись в свой трейлер, я обнаружила от нее пакет. А с ним записку, в которой она извинялась, что не пришла на мой день рождения, и надеялась, что мне понравится ее несколько запоздалый подарок.

— По мне, так здесь мстительностью и не пахнет.

— Я тоже так думала, пока не вскрыла пакет. Вам нипочем не догадаться, что в нем было.

— Ручная граната?

— Платье!

— Могу себе представить. Вам следовало привлечь ее к суду.

— Да нет же! Слушайте. Не просто какое-то там платье, а эдакая маленькая желтая штучка, вся в оборочках и с кружевной пелериной. И еще эти дурацкие туфельки. И жемчуга!

— Жемчуга? Ничего себе.

— Вы что, не понимаете? Да она просто делала из меня посмешище.

— Здесь я запутался в ваших рассуждениях, Хани.

— Все это подошло бы какой-нибудь кукле Барби, а не особе вроде меня. Да надень я такой наряд, все бы просто со смеху покатились. Оно было таким…

— Женственным?

— Вот-вот. Именно таким. Дурацким! И легкомысленным.

— Нет чтобы прислать нечто из колючей проволоки и бритвенных лезвий.

— И вовсе не смешно.

— Ну и что же вы сделали с подарком?

— Я все запаковала и вернула ей.

Впервые за этот день он показался раздосадованным:

— И зачем же вы так сделали? Мне казалось, мы уже решили, что вы откажетесь от своих замашек.

— Но я же не швырнула в нее свертком!

— Как это мило с вашей стороны.

— Я только сказала, что ценю ее благородный жест, но принять подарок не могу, потому что ничего не дарила на ее день рождения.