Автор повести — боец. С пером в руках он восстает против ужасов бессмысленного истребления. И это не бессильный протест пацифиста. Сорокин видит социальные корни зла и показывает, что за каждый взрыв, за каждый выстрел, уносящий жизни, ответственны те, кому выгодно производство и продажа оружия, — капиталисты:

«…закон золота таков: никого никогда не жалей, причиняй как можно больше страданий людям — это самое высшее наслаждение, которое может дать золото, наслаждение быть безнаказанно преступником…»

Перед взором художника раскрываются тайны еще более отдаленного будущего, им описана «фабрика смерти», прототип будущих Освенцимов и Майданеков.

Пытаясь противостоять утверждению Желтого Дьявола о всепродажности, герой повести вместе с автором видит, что «…братство, истина, дружба, идеалы, наука, благотворительность, справедливость…» — все это не может существовать в буржуазной стране. И Сорокин саркастически протестует против молчаливого подчинения капиталу, с презрением относится к небунтующим…

Писатели по-разному отнеслись к этой повести. К. Урманов хорошо отзывался о ней, М. Волошин не воспринял. С повестью связан интересный эпизод жизни Сорокина, вокруг которого сконцентрировались противоречивые мнения о писателе. В архиве Сорокина было обнаружено письмо Л. Н. Толстого от 16 марта 1909 года:

«Читал Ваш «Хохот Желтого Дьявола»: хорошо, ярко, а главное, жизненно и соответствует великой евангельской правде».

Если верить письму, повесть была написана за 5 лет до опубликования, и тем поразительней предвидение писателя. Если верить… А почему, собственно, могло возникнуть сомнение на этот счет? И вот здесь следует отметить, что о Сорокине его современники судили большей частью не по книгам, а по его, зачастую, экстравагантным выходкам, имеющим единственную цель — рекламировать, привлекать внимание к себе. Его рассказы появлялись на заборах, мостовых, снабженные портретами и призывающие читать «Короля сибирских писателей». Как-то раз Сорокин выпустил собственные деньги, на которых в качестве директора Госбанка фигурировал его друг и ученик — Всеволод Иванов, и устроил на эти деньги обед для писателей. Подобных мистификаций было множество, но они лишь мешали его литературному успеху. Хотя был случай, когда, объявив в журнале о собственной гибели, он тем самым взвинтил «посмертно» тиражи своих произведений.

«Озорник, сумасшедший, графоман — всякое приходилось слышать об Антоне Сорокине, — писал М. Басов. — Но каждый, переговоривший с ним хотя бы пять минут, знает, какой это был скромный и тихий человек».

Обличье шута было лишь маской. А под маской скрывался человек, в квартире которого на улице Лермонтовской, 28, в Омске в июле 1918 г. скрывался от белочехов и карателей Анненкова писатель А. Оленич-Гнененко. При Колчаке он спас жизни Вс. Иванову, А. М. Громову, художнику В. Эттелю. У Сорокина собирались художники, музыканты, писатели, ученые, актеры, читали свои стихи Л. Мартынов, В. Итин. В комнате у Сорокина написал свои первые рассказы Всеволод Иванов.

Сорокин переписывался с А. Чеховым, Л. Андреевым, И. Буниным, М. Арцыбашевым, В. Комиссаржевской… Вот факты, по которым нужно судить об Антоне Сорокине. Но… и после смерти писателя память о его чудачествах мешала воспринимать его серьезно. И поэтому письмо Толстого было воспринято как мистификация. Подтверждением этому могло служить свидетельство музея в Ясной Поляне, посчитавшего письмо фальшивым. Важную роль в решении загадки письма сыграл Е. Г. Раппопорт, итогом работы которого по изучению жизни и творчества Антона Сорокина явилась глава в книге «Рукопись считалась утерянной», выпущенной в 1967 году в Иркутске. Раппопорту удалось практически доказать, что упомянутое письмо — лишь копия, больше того, ему посчастливилось разыскать Л. С. Сорокину, сестру писателя, бережно хранившую среди бумаг брата оригинал письма Толстого. И сегодня можно считать доказанным, что повесть написана в 1909 году.

Еще раз «Хохот Желтого Дьявола» появился на страницах редкого в наше время авторского сборника «Стоны последние». И после этого — больше полвека не переиздавался. Незаслуженно.

И, наконец, новая публикация — в 3-м томе «Литературного наследства Сибири», выпущенном в Новосибирске в 1974 году.

ФАНТАСТИЧЕСКИЕ НОВЕЛЛЫ АЛЕКСАНДРА ГРИНА

23 августа 1980 года исполнилось 100 лет со дня рождения известного советского писателя-романтика Александра Степановича Грина. Это событие нашло живой отклик в сердцах советских читателей, во многих городах проводились литературные вечера памяти Грина, беседы о его жизни и творчестве. Юбилейный год прошел «под сенью «Алых парусов»: вышло новое «Собрание сочинений», впервые выпущен библиографический указатель произведений писателя, трудно найти журнал или газету, в которых не появилось хотя бы заметки на эту тему.

Трудно представить себе юношу или девушку, наших современников, не знакомых с творчеством этого признанного мастера, справедливо считающегося классиком отечественной литературы. И действительно, за последнюю четверть века книги Александра Грина расходились миллионными тиражами.

Многие критики и литературоведы увлеченно изучали творческое наследие писателя. Достаточно перечислить хотя бы несколько фамилий: Л. Михайлова, В. Россельс, В. Сандлер, В. Ковский, Е. Прохоров, Ю. Киркин — все они и множество других авторов внесли существенный вклад в изучение творчества А. С. Грина. Позитивная оценка современной советской критикой романтической прозы Грина совпадает с широкой популярностью ее среди читателей, как в нашей стране, так и за рубежом. Но так было далеко не всегда…

С самого начала, с первых шагов в литературе, критика заклеймила писателя, с одной стороны, как эпигона Э. Т. А. Гофмана, и с другой стороны, как последователя — «англо-американских авантюрно-фантастических беллетристов», таких, как Д. Лондон, Б. Гарт, А. Бирс, Э. По. В этом просматривается традиционная недооценка русской романтической литературы. Несомненно, Гофман сильно повлиял на русский романтизм, но это течение обмелело бы без таких имен, как В. Одоевский, Марлинский-Бестужев, А. Вельтман, А. Погорельский, Н. Гоголь, М. Лермонтов. И от кого больше взял Грин: от них или от Гофмана?

Его считали беллетристом, чьи сюжеты неправдоподобны, описания свидетельствуют о недостатке культуры, герои ходульны. Нам кажутся наивными такие заключения, но это стало возможным только после внимательного изучения метода, стиля, литературного языка Грина именно за последние 25 лет. При жизни писателя еще не было ни эталона, ни инструмента, с помощью которых можно было дать правильную оценку его творчеству. А теперь трудно представить, как Эдгара По, этого «таинственного, пугающего художника ночи», можно сопоставлять со светлым мечтателем, герои которого полны любви к прекрасному миру, мечтают и борются за свою мечту.

Все прозаические произведения А. С. Грина достаточно безболезненно можно разделить на «реальные» и «идеальные», причем к «идеальному» циклу относится большинство рассказов со специфичной географией, выдуманной самим писателем, и страна эта впоследствии удачно была названа Гринландией. Тем не менее, отнюдь не все новеллы этого цикла имеют отношение к фантастике, поскольку использование в качестве места действия несуществующих стран не является прерогативой фантастики и достаточно часто встречается в приключенческой литературе. Другое дело, если эта география перестает служить условным планом и становится в центр повествования.