Ну и Перу с Боливией — которая как бы была раньше испанской провинцией «верхнее Перу» — остались с составе одной страны. Просто Перу. Не факт, что они продержатся вот так вместе очень долго, внутренних проблем как и во всех остальных странах имелось навалом, но на момент описываемых событий границы сложились именно так. Чили с Аргентиной вроде бы остались примерно в тех же пределах, что и в моей истории, а Парагвай был существенно больше. Но это как раз не удивительно, эта страна много потеряла по итогам знаменитой войны, до которой еще пару десятилетий.

Ах да, Панама отвалилась от Новой Гранады и объявила о независимости. Тут явно торчали уши одной островной империи, которая внимательно смотрела за строительством Никарагуанского канала и присматривала для себя альтернативные маршруты. На всякий случай. Учитывая, что этот самый Никарагуанский канал никто в реальности достраивать не собирался, англичанам можно было только пожелать попутного ветра в горбатую спину. Пускай начинают строительство в Панаме, посмотрим, на сколько их хватит. С местным-то климатом. Думаю, что не на долго.

Что касается нас, то мы до последнего старались сорвать подписание договора, устроили пару провокаций, нападений каких-то нанятых местных оборванцев, но в итоге англичане нас на этом поле откровенно переиграли. К сожалению, быть сильным везде Российская империя пока не могла, а Южная Америка для нас виделась откровенно не приоритетным регионом. Так что теперь никаких препятствий для экономической экспансии англосаксов на континент фактически не осталось, было понятно, что несмотря на удержанные за собой части территорий, совсем не Испания теперь тут будет главным игроком.

С другой стороны, кое-какие бонусы мы и тут смогли для себя оторвать. Например, мы договорились с правительством Уругвая об аренде куска земли недалеко от Монтевидео под военно-морскую станцию. Восточная Республика была фактически зажата между двумя самыми большими странами континента — Бразилией и Аргентиной — и разумно опасалась за свою безопасность, тем более что те же Бразильцы уже как минимум один раз пытались включить территорию Уругвая в состав своей империи. Пока неудачно, но перспективы — хоть я то знал, что Уругвай счастливо просуществует до самого конца человеческой цивилизации, отсюда из середины 1830-х это было совсем не очевидно — его оставались достаточно туманными.

Учитывая, что Бразилия плотно «лежала» под Лондоном — настолько, что даже в ущерб собственным экономическим интересам начала поджимать наш каучуковый импорт, — сотрудничество с нами для Уругвайцев стало вполне логичным шагом.

Впрочем ввязываться в полноценное морское противостояние с самой главной океанской страной в мире мы пока не торопились, и первый наш военный корабль отправился на место постоянной вахты в Уругвай только в следующем 1836 году. Им стал новейший 830-тонный парусно-винтовой корвет типа «Б» — «Бойкий». Его дальнейшие приключения, кстати, достойны отдельного рассказа, однако не будем забегать наперед.

Что касается меня, то разобрав текучку в столице, я прыгнул в поезд и махнул в Вильну, где у меня ожидалось еще одно забавное мероприятие…

Глава 11

— D4, — я двинул ферзевую пешку на две клетки вперед и, не отрывая руки от фигуры, с улыбкой повернул голову налево. Там находился специально приглашенный на мероприятие фотограф, который, щелкнув магниевой вспышкой, запечатлел для истории первый ход первого в истории международного шахматного турнира.

Ну то есть конечно именно этот ход формально к турниру отношение не имел, поскольку выставочная партия между мной и французом Лабурдоне, считавшимся в эти времена самым сильным шахматным мастером, проходила по отдельному разряду. Выставочная партия, она и есть выставочная.

После того как нас: а на заднем плане и группу наиболее известных, приехавших на турнир шахматистов, а также представителей организаторов из свежесозданного Всероссийского шахматного общества — отфотографировали, я убрал руку от фигуры и клацнув часы по выступающей пимпочке передал хо оппоненту.

Тот не заставил себя долго ждать и вывел коня на F6, после чего немного замешкавшись тоже перещелкнул часовой механизм. Шахматные часы стали настоящей новинкой, специально подготовленной для данного события. Никогда раньше время не было полноценным участником борьбы, а шахматисты могли сидеть за доской сколько хотели. Это приводило к странным казусам, когда порой, чтобы победить нужно было иметь просто большую усидчивость. В какой-то момент противнику надоедало ждать, и он просто сдавался, что было с одной стороны смешно, а с другой-просто глупо.

Непосредственно перед турниром мы предоставили возможность всем участникам потренироваться в использовании часов, но, понятное дело, механический навык был все еще не выработан.

С4 — двинул я вперед еще одну пешку ферзевого фланга, захватывая территориальное преимущество.

Помнится, когда еще в прошлой жизни я в своем первом шахматном турнире — и единственном, если быть совсем честным — участвовал, то постоянно тянул время, забывая передать ход противнику, на чем потерял не одну драгоценную минуту.

D5 — ответил француз, видимо сворачивая на стандартные рельсы ферзевого гамбита. Когда я сам перед партией думал, какой дебют разыграть, была идея похулиганить и попробовать что-то из непрактикуемого еще гипермодернизма. Какой-нибудь дебют Рэти, например, с отказом от борьбы в центре и вообще кучей новых идей. Остановило меня в итоге то, что позиции эти я никогда в жизни не играл, и шансы тут развалиться ходов за десять были просто огромны. Ну а совсем уж придурком, который не понимает основных принципов игры за доской выглядеть тоже не хотелось.

На турнир в Вильне были разосланы приглашения всем самым сильным мастерам Европы и мира. Собственно, участие в нем предполагалось открытым, а для стимулирования интереса к событию я из своих личных денег учредил весьма солидный по любым меркам призовой фонд в пятьдесят тысяч серебряных рублей. Плюс оплатил проезд двум десяткам наиболее известным шахматистам неофициального мирового рейтинга, что должно было поднять престиж соревнования на максимальную высоту.

Конь С3 — ферзевый гамбит был моим стандартным дебютом, поэтому первые пять-шесть ходов я вполне мог сделать чисто руками. Тем более, что соперник не пытался меня чем-то удивить — в этом просто не было необходимости — а играл одну из наиболее крепких и часто встречающихся линий.

Почему Вильна, а не, например, Петербург или Москва?