молодежным мессианством. Alter ego Кинчева был герой песни "Экспериментатор":

"Экспериментатор движения вверх-вниз

Видит простор, там где всем видна стена.

Он знает ответ, он уверен в идее,

Он в каждом процессе достигает дна".

Костя Кинчев не побоялся взвалить на себя роль "рупора поколения" и открывателя новых горизонтов. Он начисто отбросил двусмысленность и скрытую иронию, столь характерные для нашего рока, и взял на вооружение самые громкие слова и страстные призывы — все то, что наша недоверчивая публика привыкла издевательски называть словом "пафос". Плакатность его песен часто бывала сродни официальным комсомольским гимнам, но музыкальный и визуальный контекст, естественно, переводил их в иное измерение. И ребят это удивительно воодушевляло. Оказывается, рок-народ устал от собственной социальной ущербности и нуждается в лозунгах и лидерах. Песни назывались "Энергия", "Мое поколение", "Идет волна", "Мы вместе"…

"Кино"

"Импульс начала, мяч в игре.

Поиск контакта, поиски рук.

Я начал петь на своем языке,

Уверен — это не вдруг.

И я пишу стихи для тех, кто не ждет

Ответ на вопросы дня.

Я пою для тех, кто идет своим путем.

Я рад, если кто-то понял меня —

Мы вместе, мы вместе!"

Слова звучали актуально. Холод доходил и до Ленинграда. "Аквариум", "Кино" и особенно "Зоопарк" часто ругали в прессе. III фестиваль проходил в довольно нервной обстановке: присутствовали наблюдатели от Министерства культуры. Делать фотографии и записи разрешалось только избранным членам рок-клуба. При входе все сумки обыскивались.

"Аквариум" выступил на фестивале вместе со знаменитым авангардным саксофонистом Владимиром Чекасиным, был принят довольно холодно, и после этого группа навсегда оставила "эксперименты". "Странные игры" блеснули напоследок остроумной интерпретацией популярной антифашистской песни военных лет "Барон фон дер Пшик" и вскоре после фестиваля распались. "Джунгли" сыграли более интровертную полуакустическую программу, но все равно были хороши.

Отличное представление дал биг-бэнд "Популярная механика". Дирижер и композитор оркестра, фри-джазовый пианист Сергей Курехин, собрал на сцене человек тридцать. Среди них были "Странные игры" в полном составе, Борис Гребенщиков, Виктор Цой и все дежурные представители ленинградской художественной богемы. Вся компания была разделена на секции — джазовую (медь), роковую (электрогитары), фольклорную (какие-то длинные кавказские трубы), классическую (струнный квартет) и "индустриальную" (листы железа, пилы и т. п.). Получасовая композиция (она называлась "Чем Капитана ни корми, он все равно в лес смотрит")[73] казалась шумной и несколько бесхребетной, но было очень весело. К сожалению, "Поп. механика" не репетировала постоянно и собиралась в разных составах лишь по нескольку раз в год, непосредственно перед концертами. "Я собираю всех, кто есть под рукой, а затем придумываю для каждого занятие" — так определил концепцию "Поп. механики" ее руководитель.

Лучшую, на мой взгляд, песню фестиваля представил "Телевизор". Она называлась "С вами говорит телевизор":

"Облачный край"

"Двести двадцать холодных вольт.

Система надежна, она не откажет.

И вечер не даст ничего —

Программа все та же.

А люди едят, им хорошо:

Это век электрических наслаждений.

Кому-то здесь нужен электрошок —

И я почувствую пробужденье.

Оставьте меня, я живой,

Я хочу думать своей головой.

Я не хочу называть героев,

Я не хочу говорить о крови!"

…Это было противоречивое время. Административное давление на рок породило ответную волну. Концертов было мало, но пленки слушали вовсю. Успех помимо прочих имели записи из далекой провинции: хард-роковый "Облачный край" (Архангельск) и "ДЦТ" (Уфа)[74], которые пели горькие и сердитые песни о провинциальной тоске и "централизованном" лицемерии. И в Москве рок не умер, а только ушел глубоко в подполье: группы записывали свои "низкокачественные" альбомы. Например, желчные "ДК":

"Ты понял, что жизнь — дерьмо!

Смейся и веселись.

На каждом шагу — вино.

Не мучай себя — нажрись…"

Саша Башлачев

Фото А. Усова

Фактически это и был главный результат "политики запрета" — не было выхода и даже не было куда пойти. Но так не могло продолжаться долго: молодежь устала жить в цинизме и тоске, а энергия и талант рокеров требовали реализации.

В сентябре 1984 года я приехал по приглашению местного телевидения в Вологодскую область. Это край незабываемой красоты, с мощными лесами, тихими реками и древними монастырями. Это "глубинка" России. И там, в городе Череповце, я встретил человека двадцати четырех лет по имени Александр Башлачев. Он работал корреспондентом районной газеты, слушал пленки "Аквариума" и "ДДТ" и когда-то пописывал тексты для единственной местной группы "Рок-сентябрь". Он сказал, что с недавнего времени начал сочинять песни сам, и предложил их спеть. Я слушал, и глаза мои расширялись: это был фантастический поэт, сконцентрировавший в себе целую вселенную любви и боли. Пожалуй, он не был чистым рокером — скорее, явлением плана Владимира Высоцкого. Но у него была одна песня, посвященная русскому року, "Время колокольчиков". Там есть слова:

"…Что ж теперь

Ходим круг да около,

На своем поле

Как подпольщики?.."

Что же теперь? Строго говоря, этот отчаянный вопрос задавали не только рокеры — вся страна.

Глава 8

Перест-рок

Новая пресса

В истлевшем переплете.

Новая музыка, новые стили!

Идет волна —

Прислушайтесь к звуку,

Пока не начался новый стиль…

Идет волна! Идет волна!

Группа "Алиса"

Идет волна

ак известно, долгожданный новый курс, был провозглашен М. С. Горбачевым на Пленуме Коммунистической партии в апреле 1985 года. Вскоре после этого среди затравленной и озлобленной московской рок-публики пронесся слух, что в столице наконец-то организуют рок-клуб. Занимались этим сугубо солидные официальные организации: комсомол, управление культуры, профсоюзы. Никто из рокеров не испытывал к этим товарищам доверия, не говоря о симпатии, однако жажда выступать и общаться была настолько сильна,