Опять пришлось маскироваться под десантника. Комбат на рассвете у вертолета сделал вид, что не заметил незнакомого старлея. Сорок минут полета – и вот «Ми-8» зависает над полянкой у реки. Густая трава ходит волнами. «Все. Прыгайте». Садиться не хочет командир. Высота примерно метра два с половиной. Так кажется. Пошел первый боец. И упал на четыре точки. Замер, потом отполз. Потом встал. Пошел прихрамывая. Марзоев забеспокоился. «Ниже нельзя?!» – «Нет», – показал знаком летчик. С боевым снаряжением весом до тридцати килограммов на каждом прыжок с четырехметровой высоты. Мне повезло. Груза на мне было килограммов десять. И я уже был готов к прыжку в «траву-мураву», а каково было бойцам, особенно первым? Да и спустился я, вначале повиснув на руках и улучив момент раскачки, так, чтобы лететь с расчетом приземления на четвереньки. Вот такое было десантирование «посадочным» способом. Вертолет тут же смылся. А рота осталась посреди лужка. Высотка, лесок чинаровый, река, кишлачок замерший. Где позиции? Марзоев выбрал высотку над кишлаком. До нее метров восемьсот. Вот на этом кроссе нас можно было брать голыми руками... Но, задыхаясь, взобрались на лысый холм. Почему бы на нем сразу не высадить?

Едва отдышались – начали окапываться. Хорошо, что утро раннее, не жарко. А грунт каменистый, тяжелый. На соседней, через долину, высотке высадилась вторая рота. Все. Перекрыт основной путь. Но когда это партизаны основными дорогами ходили, строем и с развернутым знаменем? Они к вечеру показали, где их зона!

В полдень на холме стало невыносимо жарко. Марзоев, посовещавшись с комбатом, принял решение отпускать к полноводному арыку, вода в котором шла почему-то против течения реки (я уже видел такое, когда у афганцев вода в гору шла), бойцов группами по пять человек. Все было на виду. А мне так вообще можно было все время сидеть у воды. Но нехорошо пользоваться славой туриста. Я выдолбил свой окопчик и место для ночлега, затянул лежанку куском брезента.

Оборонительное кольцо Марзоев строил основательно. Ночью могли и атаковать. Часть людей, те, которым предстояло ночью нести дежурство, после обеда была освобождена от инженерных работ для отдыха. Но уснешь разве в этой жаре на солнце? Бойцы лежали под навесами в тяжелой полудреме.

Запомнился мне десантный капитан Тупицын. Небольшого роста, лет сорока двух, морщинистый. Он пользовался авторитетом. Солдатам Тупицын годился в отцы. А что, капитан в сорок лет – так бывает в десантуре: служишь, служишь, а все до майора не дойдешь! Маленькие, но гордые войска! Тупицын напоминал знаменитого толстовского капитана Тушина. Спокоен, рассудителен. А и долго присматриваться не надо – из железа мужик был сделан. Сух, аскетичен. Мудр. Пока другие десны сухарями царапали, он налил в котелок воды на донышко и положил сухарь. Подогрел над костром. И получился ломоть ржаного хлеба. Кстати, жара, сухари, жирная каша, тушенка сделали свое дело. По два-три дня бойцы опростаться не могли. Еще тот сухпай. А жидкое привезли один раз за три дня: мутную бурду в термосе. Она была «золотая»! Борщ из Кундуза на боевом «Ми-8»!

Тупицын имел и водку. Предложил. Я из солидарности с Марзоевым (строго непьющим!) отказался. До сих пор жалею. Помаленьку – и в окопе не вредно. Глядишь, выпил бы и не заболел желтухой.

К вечеру в Баглане (южном) загрохотало. По звуку можно было определить – бьют танки. Помню хорошо – это была пятница. Джума. День общей молитвы у мусульман.

Марзоев как-то вскользь обронил: «Интересно, а ваши, дивизионные, знают, что мы здесь стоим?..» Я представил себе, что не знают. Хотя вертолеты ведь прилетали позже, но в тот момент было беспокойство. О том, как успешно свои своих долбят, я еще расскажу.

Солнце свалилось за Чунгар – и сразу тьма. Только снежник-трехтысячник сиял некоторое время на юго-западе. Сущий Рерих! В кишлаке ни огонька. Марзоев предупредил старейшину (у нас всякий старый козел с бородой считался старейшиной, чему афганцы немало удивлялись), что если из кишлака, не дай Аллах, кто-то выстрелит или на высотку полезет, то Содом и Гоморра обеспечены. Старейшина, правда, спросил его: «Вы кто, англичане?» Марзоев был сражен наповал! Вот так! До нас, из числа иноземных военных, добиравшихся сюда, старик знал только об англичанах! Это когда же было? Но предупреждение подействовало. Кишлак вымер.

А вот с окрестных высот по нас стали постреливать, начиная часов с десяти вечера и до самого рассвета. То пулемет простучит, то мина плюхнется. Все с перелетом, в черную пропасть речной долины. Наши повесили осветительные мины. Не помогло. На огонь отвечать бессмысленно. Куда стрелять? Ну, постреляли. А потом загорелась сухая трава на склонах гор. И сущий апокалипсис!

Под откосом в черной дыре шумит река. Клубы дыма подсвечены красным пламенем горящей травы. Темно-коричневые горы, в зените крупные, чужие звезды. «Духи» постреливают, наши отвечают. Кто заснет, когда вокруг такое кино?

Утром солдаты были похожи на заводных кукол. Зомби и только! Марзоев, предвидя повторение ночных бдений, устроил место отдыха у воды. Впрочем, у советского солдата была уникальная особенность – он быстро привыкал ко всему. Так, как это возможно только в юношеском возрасте. «В жизни раз бывает восемнадцать лет...»

Марзоев решил установить контакт с местным населением. Провести агитационную работу. С отделением разведчиков и тремя таджиками-переводчиками мы спустились с горки (а все было на виду, под прицелом, на всякий случай) и остановились на краю рощицы. Из ближайшей глиняной кибитки переводчики извлекли испуганного оборванного мужичонку. Велели ему собрать мужчин. Через полчаса на опушке создалось некое странное общество. Десяток седобородых старцев, два инвалида на костылях и деревяшках и тот самый посыльный, который оказался сельским муллой. Я, кстати, заметил, что к этим сельским дьячкам в Афганистане было далеко не лучшее отношение. На моих глазах командир пехотного полка в Бандиду бил по морде воинского муллу за пять минут до присяги резервистов. А тот бежал к месту священнодействия, теряя галоши.

Стас коротко рассказал о том, зачем мы оседлали горку, призвал не поддерживать душманов. Старики в один голос твердили: «Дошманон нис... нис». Нет, значит...

Потом Стас спросил, можно ли пригласить на общий сход жителей соседнего кишлака. Вот он, через речку, метров восемьсот. Дехкане замялись. Переводчик объяснил, что там живут узбеки и к ним таджики уже лет десять не ходят.

– А где ваш помещик, хозяин? Заминдор? – спросил Марзоев.

– В Пакистане.

– Без него лучше?

– Нет. Хуже, – оживились крестьяне.

Оказывается, заминдор (помещик) семена давал, скот давал, трактор давал, лекарства привозил, рис и сахар. А теперь никто не ходит, налоги не берет и ничего не дает взамен. В Баглан не проехать, стреляют, грабят...

Не получалась агитация. Да вот еще выяснилось, что несколько месяцев назад по речной долине сюда приполз танк и сделал несколько выстрелов по кишлаку. Убило девочку, изувечило вот этих двух парней...

В конце концов договорились о том, что в кишлаке ночью не будут зажигать свет в окнах, выходящих на наши позиции. Огонь мешает во тьме, редкие огоньки... Ночные прицелы слепнут от коптилок... На этом договоре сход завершился, и мы вернулись на высоту. Делать особо было нечего, поэтому, перекусив, спустились к арыку.