— Подснежник ядовитый, а лепестки одуванчика можно есть, — говорит Эрленд.

Я сижу жую свою еду и думаю, что Эрленд с Петером очень противные. Говорят что вздумается, просто так.

Я внизу, на Берегу, с нашей тачкой. Папа послал меня подобрать плавучую древесину. Она нам нужна для курятника. Пока я сегодня была в школе, папа почти совсем достроил курятник! С одной стороны он сделал окошко, большое окно сзади и дверь спереди. У дверцы есть шнурок, за который можно потянуть, и дверь открывается или закрывается, как в гараже! Просто гениально! Папа сам придумал. И еще он обработал весь курятник коричневой морилкой. Мне бы, конечно, хотелось цвет поярче, но у нас была только такая морилка, оставшаяся с прошлого года от террасы. А теперь нам нужна плавучая древесина для всякого разного. Например, для ручек на окошках и для ступенек от дверцы к загончику на улице. Эрленд и Петер пошли со мной на Берег. Они бегают кругом, но больше дурачатся, чем собирают. По-моему, они совсем несерьезные.

— Что тебе здесь больше всего нравится? — слышу я, как Эрленд спрашивает Петера.

— Э-э, что я живу так рядом с тобой! — отвечает Петер.

— Согласна! — говорит Эрленд, и они вдвоем бегут к Станции.

Так что я теперь хожу тут одна и собираю деревяшки.

Кажется, я немного скучаю по Хелле.

Еще двое ВСЕ время вместе — это Эрленд и Петер. Когда я сегодня вернулась из школы, они строили город из лего в нашей гостиной. И по всему полу было раскидано лего. А еще у них эти идиотские разговоры. Я была на кухне, делала бутерброд и услышала из гостиной:

— У тебя что хорошо получается?

— Играть в футбол… гандбол… лазать по деревьям… и пианино.

— У меня тоже, только без пианино, но я могу научиться. А еще я хорошо катаюсь на велосипеде и шпионю.

— И я тоже! А еще я хорошо прыгаю.

— А я — подпрыгиваю.

— А я — хожу.

— А я — сплю.

— А я — моргаю.

— А я — зеваю.

— А я — рыгаю.

(И оба смеются.)

— У меня все хорошо получается.

— И у меня тоже. А чему ты ХОЧЕШЬ научиться?

— Быть сердцеедом.

— Ха-ха! Это что значит?

— Ну, чтобы нравиться женщинам, точнее, девочкам.

— Я тоже.

— Но ты же сама девочка!

— Да, но я тоже хочу нравиться девочкам и женщинам!

— Правда?

— Что?

— Ты это серьезно?

— Да, я же не хочу им НЕ нравиться!

— Эй, я имею в виду нравиться-нравиться. Ну, когда в тебя влюблены.

— А-а! Нравиться-нравиться! А я про просто нравиться.

— А-а.

— Пойдем погоняем на великах?

— Да!

Вот такие вот у них разговоры типа.

Пока я сидела на кухне и ела свой бутерброд с паштетом, из магазина вернулся папа. И, распаковывая еду, достал пакет с булочками.

— Ой, а можно мне булочку? — спросила я.

— Когда доешь бутерброд, — ответил папа.

— Ну да, — сказала я.

В доли секунды Эрленд уже оказалась в дверях.

А следом за ней — Петер.

— Ты купил булочки, папа? — спросила Эрленд очень радостно.

Тут она их увидела на столе и закричала:

— Да-а-а! Обезьянья еда!

И тогда Петер тоже закричал: «Обезьянья еда!»

И тут я поняла, что Эрленд научила Петера нашей «Обезьяньей песенке».

Папа дал Эрленду и Петеру по булочке, а потом им надо было прибрать все лего перед уходом. Они накидали конструктор обратно в коробки, а все, что построили, запихали под диван. А потом схватили свои булочки и помчались к Обезьяньему дереву.

Обезьянье дерево в Леске — идеальное дерево для лазанья. Мы всегда на него залезали и раскачивались на ветках, как обезьяны. (Мы с Хелле раньше так часто делали, но теперь перестали. Потому что выросли.) Мы даже придумали собственную обезьянью песню, которую распевали, поедая обезьянью еду. «Обезьянья песня» была на мотив песни «Эдельвейс» из старого фильма «Звуки музыки» и звучала так: