Рука султана задержалась на мне. Тонкие пальцы обожгли легким прикосновением щеку, смахнули слезы, тронули губы. Из моей груди вырвался невольный стон, хотя я старался не размыкать рта. Его пальцы приостановились возле губ… Что, если я осмелюсь их поцеловать? Все, что я мог видеть, — это пурпурный халат правителя, да еще посверкивающие золотой отделкой красные туфли. Я поцеловал его руку, и султан ее не отдернул — его горячие, чуть согнутые пальцы остались у моих губ.

Его голос я услышал точно во сне. Тихий ответ Лексиуса словно вторил ему эхом. Меня тут же похлопали легонько плеткой, чья-то ладонь, прихватив за затылок, развернула меня. Я двинулся вперед, стараясь держаться вприсядку, и снова увидел залитый светом вечерний сад. Увидел медленно скользящий дальше по дорожке балдахин, увидел несущих шесты слуг, Лексиуса, едва не касающегося локтем правителя, и фигуру Тристана, следующего за ними с пугающе надутой важностью.

Меня пристроили рядом с Тристаном, и мы с принцем продолжили путь уже вместе как участники высочайшей процессии.

(Рассказ Лорана)

Казалось, в саду мы пробыли битый час, хотя на самом деле минуло не больше четверти. И когда мы снова наконец оказались у дверей дворца, я с удивлением обнаружил, что, кроме нас с Тристаном, никого больше не отобрали. Конечно же, в этом дворце мы были новичками, и, возможно, поэтому нас неминуемо должны были выделить из толпы. Трудно сказать. Я лишь вздохнул с облегчением, что это все-таки случилось.

И когда мы двигались по коридору вслед за правителем, по-прежнему осененным балдахином, в сопровождении многочисленных слуг, я испытал величайшее облегчение, гораздо более сильное, нежели страх того, что могут потребовать сейчас от нас.

Когда мы прибыли в огромную спальню с поистине величественным убранством, от все той же неудобной позы бедра у меня ныли и мышцы судорожно подрагивали.

И тут же великого господина, точно приветствием, встретили подавленные стоны украшавших опочивальню рабов. Несколько невольников стояли в стенных нишах по всей комнате, еще четверо были привязаны по углам ложа. Чуть поодаль, в купальне, несколько обнаженных тел окружали каменное основание высокого фонтана.

Нам с Тристаном велели остановиться в самом центре спальни. Лексиус прошел к дальней стене и замер там, опустив голову и сцепив руки за спиной.

Прислужники султана сняли с него тяжелый халат и туфли, и правитель сразу заметно расслабился, небрежным взмахом руки отослав юношей прочь. Потом повернулся и неспешно обошел нас, словно потихоньку приходил в себя, скинув бремя утомительной церемонии. Причем он не обращал ни малейшего внимания на томящихся по всей спальне рабов, чьи стоны мало-помалу затихали, становясь все менее назойливыми, словно повинуясь некоему здешнему этикету.

Ложе за спиной султана помещалось на небольшом возвышении и было задрапировано белыми и пурпурными тканями и застелено дорогим гобеленовым покрывалом. Невольники, стоявшие у кровати с высоко привязанными к угловым столбикам руками, одни были развернуты лицом наружу, другие глядели туда, где, очевидно, могли созерцать своего спящего господина. Скосив глаза, я смог подметить, что выглядели они в точности как невольники, украшавшие коридор, — вылитые статуи. А поскольку я не отваживался повернуть голову и получше рассмотреть ту или иную диковинку в спальне султана, я даже не мог сказать, женщины стояли там или мужчины.

Что касается купальни, то все, что мне было видно — это огромный, наполненный водой бассейн, скрывающийся за рядом тонких, покрытых разноцветной глазурью колонн, и стоящие в нем невольники. Взметавшаяся вода фонтана падала прямо им на плечи и животы. В кружке стояли и мужчины, и женщины — это я разобрал точно, — и на их мокрых телах живописно отражались освещавшие комнату огни.

В дальнем конце через распахнутые арочные окна в комнату вливался лунный свет, проникало дуновение теплого ветерка, слышались тихие звуки ночи.

Я ощущал жар по всему телу и был напряжен, как тетива. Постепенно ко мне пришло осознание того, насколько я все ж таки напуган происходящим. Я и прежде знал, что меня всегда вгоняли в страх подобные интимные убежища. Я предпочитал, чтобы действие разворачивалось в саду или на кресте — даже в ужасающей процессии по городу, где все на тебя глазеют, мне было куда комфортнее. Но мирный безмятежный покой роскошной спальни казался мне этаким затишьем перед бурей — предвестником самых грубых и разнузданных безобразий, самого что ни на есть полного подавления души.

А что, если я неверно пойму распоряжения господина, не уловлю его вроде бы очевидных желаний? Волны возбуждения окатывали все мое существо, еще больше распаляя меня и в то же время приводя в замешательство.

Султан между тем что-то говорил Лексиусу, и звучание его речи казалось мне знакомым и радующим слух. Управляющий отвечал ему с подчеркнутым уважением, хотя и с не меньшей приятностью в голосе. Он указал рукой на нас — правда, на кого из нас двоих, я не понял, — как будто объясняя что-то правителю.

Тот заметно повеселел и, снова подступив к нам ближе, простер руки и одновременно коснулся ладонями наших голов. Он любовно потрепал мне волосы, словно порадовавшему его милому питомцу. В паху и бедрах у меня заныло сильнее, сердце, казалось, вот-вот разорвется. Однако внешне я держался как мог, вдыхая исходящий от его халата запах благовоний и зная совершенно точно, что Лексиус мною доволен, и что он здесь, и что все идет именно так, как он хотел. Все наши прочие забавы сейчас виделись до смешного незначительными. Он был прав насчет моей доли, да и насчет предопределения вообще. И мне очень повезло, что свою судьбу я ненароком не порушил.

Лексиус обошел меня сзади и, повинуясь султану, схватил за ошейник и поднял меня в вертикальное положение. Моим ногам наконец-то стало легче, хотя Тристан остался в прежней позе, отчего я внезапно ощутил себя чересчур заметным и уязвимым.

Меня крутанули вокруг оси, и султан, что-то говоря Лексиусу, рассмеялся. Потом чья-то рука коснулась моего иссеченного зада, потеребила кольцо, приделанное к основанию фаллоса. И меня переполнило чувство стыда, самого меня немало удивившее. Лексиус стегнул меня спереди по коленям и попытался наклонить мне голову вниз. Я что есть силы распрямил ноги и насколько мог опустил голову и даже сгорбил плечи — привязанные сзади к фаллосу руки не позволяли мне склониться ниже. Я ведь был, можно сказать, выгнут грудью вперед.

Правитель ощупал пальцами следы плетей, и меня охватили еще большее волнение и стыд. Но ведь все эти следы наказания отнюдь не говорили о моем непослушании, о дерзкой выходке — иных рабов от души пороли просто удовольствия ради. И ему, судя по всему, это очень даже нравилось. Отчего же он так внимательно ощупывает мои рубцы, что-то при этом приговаривая?

Как бы то ни было, я почувствовал себя жалким и ничтожным, на глаза вновь навернулись слезы, внутри родился горестный всхлип. Я напрягся грудью, ремешки на мне туго натянулись, и мои связанные сзади руки сами собой дернули за фаллос. От этого я всхлипнул еще более тяжко, но все же пока не подавая звука, держа себя в руках. Правитель же раздвинул мне пальцами ягодицы, словно желая взглянуть непосредственно на мой анус, потеребил и пригладил там волоски.