С момента окончания ледникового периода, когда род людской перестал дрожать от озноба и наконец был поднят занавес над подмостками голоцена – премьерной площадкой нашей цивилизации, – сколько люди ни полировали и ни облагораживали язык, перед ними стоял все тот же вопрос: что за чертовщина тут происходит и что нам с этим делать?

Что мы такое – возомнивший о себе лукавый прах? Венец обезьяньего рода? Вселенная неистощима на каверзы, ее не переиродишь.

И что мы можем предложить достопочтенной публике, если отжать из наших умствований суть? Все наши концепции – лишь попытки объяснить очередную насмешку мироздания. Все они – в лучшем случае лоскутное одеяло, криво пошитое из философии, математики, астрономии, биологии, лишь бы нам в этом мире было не так холодно и неуютно. Мудрости никогда не удавалось разом охватить весь окоем жизни. Количество фактов растет как снежный ком. Возьмем 1083. Если верить нашим шлимазлам, именно таково количество электронов во Вселенной. Положим, они слегка ошиблись в расчетах, так что слегка накинем, пусть будет 10100. Гугол. Может ли наша философствующая братия изловчиться и выдать что-нибудь столь же краткое и убедительное, столь же универсальное? Столь истинное. Столь законченное... Мы знаем великое множество ответов на вопросы «как», но чаще всего бессильны ответить «а зачем?»; а уж когда дело доходит до «почему»... И если Зубири [Ксавьер Зубири (1898-1983) – испанский философ, часть его работ посвящена верификации картины мира, данной современной физикой, с позиций философии] прав, утверждая, что создатели современной физики, эти потрошители мироздания, эти сутенеры космической пыли, обрекают нас на муки метафизического голода, я никак не могу согласиться с ним, когда он говорит, будто это заставит философию встряхнуться и начать новую жизнь.

В отличие от тех, кто начинает копаться в нижнем белье мироздания, потерпев фиаско, провал, крах или понеся тяжелую утрату, я занимался исследованием всех этих вопросов потому, что мне за это платили. Вернее – именно за исследования такого рода мне и платили. Я рад, что ни один из наших клиентов покуда не додумался потребовать деньги обратно. Что бы я мог показать в свое оправдание? Полки книг да извечный избитый вопрос: что мы делаем в этом мире? Но ведь и клише нередко оборачиваются правдой. Горькой правдой.

Ты можешь противостоять этой правде, покуда твое сознание без устали выдает тебе новые и новые решения, но это все равно что пытаться вытянуть себя за волосы из болота.

Ну-ка попробуем.

Я сижу в баре. Он просто переполнен людьми, которые несчастны и, однако, изо всех сил прикидываются, будто счастливы. Счастливы по самые не балуй. Под завязку. В данный момент я готов биться об заклад, что мое бытие переживет и вечность. Но мне говорят – нет. Может, это лишь нелепый розыгрыш? И сейчас все, сидящие вокруг меня, обернутся и скажут: нет, Эдди, ты только подумай! Мы тут решили немного подшутить – ты, мол, смертен. Но мы только делали вид, что не видим твою бессмертную сущность. Вот же она!

Бессмертная сучность...

Настоящее 3.1 (или что-то вроде того)

Возвращение стражей закона, крушащих дверь в вашу квартиру

Единственный совет, который я могу дать: если вы опять проснулись в состоянии жесточайшего похмелья в чужой квартире, в глазах опять плывет, одежда опять отсутствует, воспоминания, как вы сюда попали, отсутствуют тоже, полиция внизу крушит дверь, а вокруг вас – амуниция и пачки бумажек, которые никогда не предполагали, что им придется предстать пред очи закона, вы же – на самом пике наслаждения репутацией образованного и утонченного грабителя банков, – единственный совет, который я могу вам дать: (x) на сей раз не следует столь беспокоиться, наличествует ли в доме заварка; (y) не нужно тратить свои силы на выяснение того, каким неимоверным образом это могло произойти вновь, вы заработаете головную боль – и только; (z) вы можете утешаться сознанием того факта, что в конечной Вселенной подобное не могло повториться.

Само собой, я предположил, что визит полиции спровоцирован связанной со мной чередой банковских ограблений.

На сей раз ко мне вломились благовоспитанные полицейские. В том, как они швыряли меня на пол, присутствовала некая тень сочувствия – полагаю, они не видели во мне серьезной угрозы обществу: потрепанный, немолодой, страдающий ожирением, неряшливый, список публикаций оставляет желать лучшего, на голове – бейсболка (на которой изображена рука с молотом) и в придачу – кальсоны, украшенные мультяшными зебрами. Эти мультяшные зебры – они вызывали во мне легкое чувство неуверенности.

Я знаю, в таком возрасте уже поздно заботиться о достоинстве, но эти мультяшные зебры – они создавали обо мне превратное впечатление. Когда вы подошли к концу пути, не хочется выглядеть нелепо, и хотя вы даже можете и впрямь нелепо выглядеть, не хочется выглядеть совсем уж нелепо. Кальсоны вошли в мою жизнь, мистическим образом присовокупившись к моей одежке, которую я извлек из барабана сушилки в прачечной самообслуживания. Я, знаете ли, ничего не имею против мультяшных зебр в целом – почему бы им не украшать ваше белье, если речь идет о стильных, славных зебрах? – но на моих кальсонах паслись совершенно никчемные зебры, порожденные никчемной фантазией никчемного художника и к тому же в никчемном полиграфическом исполнении. Когда вы в очередной раз схвачены стражами закона, вам вовсе не хочется в момент ареста слышать хихиканье явившихся по вашу душу полицейских. Особенно если они потешаются над вашими кальсонами. Мне не привыкать к кличкам: пьянчужка, розовый слоненок, копошащийся в помойном ведре науки, «крепкий орешек» философии, но никогда еще меня не называли «зеброфилом в подштанниках – обхохочешься!». Тут полицейские обратились ко мне по-немецки.

«Крепкий орешек» философии

По большей части ваша репутация не заслужена; у большинства людей сие уравновешивается тем, что заслуженная ими честь обошла их стороной; но я – я что-то не припомню, чтобы за плечами у меня был какой-нибудь оставшийся без внимания и аплодисментов подвиг, однако всегда готов выслушать любого, полагающего иначе. Так и мое реноме серьезного апологета досократиков сформировано всего-навсего случайным стечением обстоятельств.

Сцена действия – Оксфорд, растянувшаяся на весь уикэнд конференция по античной философии. Последнее утреннее заседание было отдано семинару на тему «Концепция изменений у досократиков (Фалес, Анаксы [то есть Анаксимен и Анаксимандр, которые уподоблены „Аяксам“], Гераклит)». Собравшиеся (за исключением меня) жадно ожидали горячей дискуссии, так как мои взгляды (вопрос только – а были ли таковые?) встретили страстные возражения со стороны Цванцингера. Воля ваша, верить тому или нет, но подобные ситуации забирают собравшихся на философских конференциях почище сигареты с травкой. Гераклитов поток: я утверждаю, что он выражает категорию процессуальности, Цванцингер возражает. Развертывается одна из самых популярных философских пантомим: «о да, именно так» – «о нет, именно не так». Кто кого сметет с дороги – академический вариант.

Вечером накануне заседания я возвращался в номер, мучительно размышляя – выпить ли мне сперва четвертинку кокосового ликера и «заpolarовать» водкой «Polar Sun» или разом согреть душу их смесью и насколько гармонично впишется в этот ансамбль бутылка красного. Погруженный в глубокую задумчивость, я поднимался по лестнице. Когда путь мне преградила дверь пожарного выхода (как мне говорили, пожарные двери предназначены для повышения безопасности постояльцев гостиницы), я с досадой толкнул ее и пошел дальше. Сознание мое было всецело занято выяснением того, какой стимулятор был бы желательнее вечером накануне грядущего семинара, поэтому я не придал никакого значения тому, что произойдет с дверью после моего прохода.