Теперь процессия завершила спуск по лестнице и входила в комнату берсеркера. Первым вошел Верховный жрец Андреас, одетый по такому случаю в красно-черное платье, после того как бело-пурпурные одеяния служителя Торуна были тайно сброшены наверху, в храме Торуна. Одеяния, в которых Верховный жрец появился для служения своему истинному богу, были густо и неустранимо запачканы ржавыми пятнами старой крови.

Вслед за Андреасом вступили Гус Де Ла Торре и Селеста Серветус, их запястья были связаны за спиной. Одеты они были во все белое, на головах у них были надеты венки из живых цветов, которым суждено было быть разбросанными на полу для увядания. Далее следовали четыре жреца из Внутреннего круга, на которых ради намеченного обряда также были надеты платья красно-черного цвета, тоже перепачканные кровью, как и у Верховного жреца.

Андреас и остальные четверо, выполнявшие обряд жертвоприношения, начали совершать привычные поклоны и петь литаний, в то время как жертвы, как обычно, наблюдали это с неуверенностью и нарастающим страхом. Берсеркер давно заметил, что применяемые в этих ритуалах слова и действия несколько изменялись, пока шли стандартные столетия и долгие планетарные годы. Однако постепенно они становились все более замысловатыми. Сейчас он был спокоен. Он давно понял, что чем меньше он говорит во время церемонии, тем лучше. Тем самым он не только уменьшает риск смутить своих почитателей и нарушить их иллюзии, произнеся что-то, не совпадающее с их непостижимым психологическим настроем, но и увеличивает свою важность и значительность, которую так ценят люди и тем выше, чем реже он высказывается.

Двое жрецов взяли музыкальные инструменты и теперь ритм барабана и завывание трубы смешались с песнопением. Музыка воздействовала и изменяла ритм альфа – волн мозга, а также ритмы других биологических процессов у всех присутствующих людей.

– Гус, помоги мне! Помоги! О, боже! Нет, нет не-е-е-ет!

Так закричала женщина, полностью разглядев, наконец, покрытый пятнами алтарь, расположенный как раз перед ней, и, очевидно, осознав его назначение, как раз в тот момент, когда два жреца, которые не играли на инструментах, приблизились, чтобы сорвать с нее венки и одежды и приковать ее цепями на камнях. Берсеркер спокойно взирал, не смогут ли Гус или Боже (кем бы ни были эти объекты) прийти на помощь женщине, хотя из опыта, насчитывающего семнадцать тысяч двести шестьдесят один случай подобных воплей о помощи, он знал, что такая вероятность была исчезающе малой. Женщину прикрепили к алтарю и помощь не пришла к ней. Ее пронзительные крики не прекращались, когда Андреас вытащил острый инструмент и удалил из ее живого тела наиболее близко связанные с воспроизводством жизни и питанием младенцев органы. Он бросил их перед берсеркером, демонстрируя символический и подлинный триумф смерти над самими источниками жизни. Затем более глубоко было произведено вскрытие ее живота и из ее организма извлечен центральный кровеносный насос, после чего женщина почти мгновенно прекратила функционировать.

Теперь наступило время второй жертвы лечь на алтарь.

– Нет. Послушайте, друзья мои, я с вами. Нет, нет. Только не я. Ну как это так? Подождите. Давайте поговорим, вы делаете ошибку. Я буду за вас! – И вслед за этим бессловесный, безнадежный крик, когда его ноги были выдернуты из под него и его голого швырнули на камни.

Зачем должен мужской организм продолжать такую отчаянную борьбу, когда он должен ясно понимать, что шанс благоприятного результата такой борьбы уже астрономически мал? Но вот, наконец, мужчина прикован цепями.

– Я буду вам помогать! Я сделаю все, что вы захотите. О! А! Нет! Пожалейте меня, пожалуйста... – Еще один крик и его органы воспроизводства также удалены и брошены в кровавое месиво женских частей и затем ткани его живота разошлись под острым ножом в руках Верховного жреца, а затем его сердце, еще пульсирующее, протянуто в дар богу Смерти.

– Это хорошо, это приятно, – произнес берсеркер, обращаясь к пяти покрытым кровью и сияющим от счастья мужчинам, умиротворенно стоявшим перед ним.

Стихли барабан, труба и голос. В комнате воцарилась тишина. Пятеро, продолжавших нести на себе груз жизни, постепенно переходили в состояние эмоционального расслабления.

– Я удовлетворен, – повторил берсеркер. – Теперь ступайте и подготовьте перемещение звездолета ко мне сюда, чтобы мы смогли начать подключение моих проводов к его системам управления. Только когда это будет сделано, сможем мы начать перестройку его двигателя.

– Сегодня или завтра, О, Смерть, мы доставим тебе звездолет, – сказал Андреас. – Как только мы убедимся, что Лашез может уверенно управлять им, мы опустим его в эту шахту. Завтра мы также приведем сюда новую человеческую жертву.

– Это будет хорошо. – В этот момент берсеркер обнаружил вероятность новой проблемы. – Многие ли из ваших людей удивлены или любопытствуют относительно корабля? Есть ли беспокойства из-за его появления?

– Некоторое любопытство замечено, о, Смерть, но я с этим разберусь. Сегодня в полдень произойдет событие, после которого люди не смогут ни о чем другом ни думать, ни говорить. Торун выйдет в город и проявит свою силу.

Берсеркер попробовал вычислить возможные результаты такого события и обнаружил, что не может успешно справиться с многочисленными абстрактными фактами. – В прошлом ты всегда с осторожностью выпускал Торуна напоказ.

– Лорд Смерть, толпа не сочтет божественным созданием никого, ежедневно появляющегося на улице. Однако будущее Торуна в любом случае недолговечно. Самое большое – одна тридцатая жизни старого человека – и народам этого мира больше не будет нужен никакой бог, вернее никакой бог, кроме тебя.

Берсеркер решил в этом вопросе довериться своему доброму прислужнику. До сих пор он никогда не подводил своего бога. – Пусть будет так, верный Андреас. Продолжай служить Смерти так, как считаешь лучше.

Андреас низко поклонился и вслед за этим люди начали ритуал прощания, куда входила и уборка сотворенного им беспорядка.

Берсеркер привычно рассчитал, что за сегодняшний день прибавились две смерти, что было хорошим, хотя и скромным достижением. Однако, как обычно, при этом затраты времени и энергии на ритуальные жертвоприношения были значительными, а это было уже нехорошо.

Берсеркер никогда не требовал ни боли, ни страха. Убийство, простое убийство без конца, до тех пор, пока жизнь еще существует – вот все, что он хотел. Он совершенно не требовал, чтобы кому-то причиняли боль, которая по сути была проявлением жизни и, следовательно, для него была злом.

Он позволял проведение пыток только потому, что причинять другим боль так нравилось людям, которые служили ему.

Два финалиста турнира все еще продолжали ждать за городскими воротами.

– Томас, почему с нами так обходятся? Совсем не обращают внимания. Почему мы должны здесь ждать, словно торговцы или музыканты, или актеры, без всяких почестей? Разве мы не стали теперь почти богами или же это просто какая-то последняя стадия испытания?