– Потерпишь.

– Убери. Я гражданин, я требую.

– Ты у тети Маши требуй. У меня просить надо, Сударь.

«Еще два раза я буду слепым. Потом надо будет выводить его. Мне нельзя поворачиваться спиной. Ага, я заставлю его обойти меня. Нет, не годится. Он решит, что я боюсь, и начнет драку. Стрелять нельзя, а он здоровее меня, сволочь».

Все. Стоп. Лифт, подпрыгнув, остановился.

Дверь распахнулась сама по себе.

«Неужели его человек?! – пронеслось в мозгу у Костенко. – Оборачиваться нельзя».

– Успел! – крикнул Росляков. – Это я, это я, Славка!

Костенко шумно вздохнул и сделал шаг назад.

– Давай топай, милорд, – сказал Костенко, – быстренько…

В кабинете Садчикова, после обыска, Костенко предъявил Сударю постановление на арест. Тот внимательно прочитал все, что там было написано, осторожно положил бумагу на краешек стола и сказал:

– Никаких показаний давать не буду, подписывать тоже не буду. Если хотите со мной поговорить, дайте марафета. Я иначе не человек.

– Наркотика ты не получишь, – сказал Костенко. – Это раз. Подписи нам твои не нужны. Это два. И показания – тоже. Это три. Понял?

– Ты меня на пушку не бери, я сын почетного чекиста.

– Ты сын подлеца, запомни это, и никогда впредь не смей называть своего отца чекистом. Он им не был.

– Я вызову сюда прокурора.

– Не ты, а я вызову прокурора.

– Какое имеешь право называть меня на «ты»?

– А ну, потише, и не хами. Все равно наркотика не получишь.

– Я требую прокурора! Прокурора! Марафета! Прокурора! Марафета!

Сударя прорвало – началась истерика.

Когда Садчикову рассказали про звонок из прокуратуры – требуют взять под стражу Леньку Самсонова, – он хлопнул по столу папкой так, что подскочила телефонная трубка.

– Перестраховщики, – сказал он. – Ни ч-черта не понимают!

– Позвони к ним, – сказал Костенко. – Надо инициативу перехватить, потом может быть поздно, если он постановление выпишет.

– Ну и ч-что я с ним б-буду говорить?

– А ты с ним не говори. Ты с ним скандаль. Это иногда помогает. Особенно если правда на нашей стороне.

– Т-ты же знаешь – я не умею с-скандалить…

– Пора бы и научиться.

– М-может, ты позвонишь?

– Нет. Это надо сделать тебе. Ты – старший. Я готов идти вместе с тобой куда угодно, ты это знаешь. Но звонить надо тебе… Уважай себя… Уважай так хотя бы, как мы тебя уважаем…

Садчиков позвонил в прокуратуру:

– Послушайте, это С-садчиков говорит. Почему вы с-считаете нужным арестовать Самсонова?

– Потому что имело место вооруженное ограбление кассы.

– Х-хорошо, но при чем з-здесь Самсонов?

– Он был там с бандой.

– Н-ну был. По глупости.

– Вот вы и докажите, что это глупость. И пререкания тут излишни.

– Эт-то не пререкания, поймите. П-парня мы погубим, если его п-посадить. Он же верил нам. Он помог нам задержать бандитов…

Следователь прокуратуры был старым и опытным работником. Он считал, что лучше и безопаснее перегнуть палку, чем недогнуть ее. Так он полагал и ни разу за всю свою многолетнюю практику не ошибся. Во всяком случае, так ему казалось. И не важна, по его мнению, степень тяжести преступления – наказуемое обязано быть наказано. А что принесет наказание – гибель человеку или спасение, – это уже другое дело, к букве закона прямо не относящееся.

– Товарищ Садчиков, – сказал следователь, – мне кажется, не наше с вами дело корректировать законы. Они написаны для того, чтобы их неукоснительно исполнять.

– З-законы написаны для того, чтобы их и-исполнять, это верно, – ответил Садчиков, – но их правильно понимать надо, если речь идет о спасении семнадцатилетнего человека.

– Вы мне передовиц не цитируйте, я газеты сам читаю. Выполняйте мое предписание, а там разберемся.

– Б-будет поздно потом разбираться.

– Разобраться никогда не поздно.

– Д-до свидания.

– Пока. Когда вы его возьмете?

– Н-не знаю.

– Товарищ Садчиков, ваш ответ меня не устраивает. Я сейчас же позвоню комиссару.

– В-валяйте.

Садчиков осторожно положил трубку и снова выругался. И потом быстро поднялся и, не глядя на Костенко, выбежал из кабинета – к комиссару.

Комиссар держал трубку телефона плечом, а руки у него были заняты ремонтом зажигалки. Он дымил папиросой, слушал сосредоточенно, хмуро и лишь изредка повторял: «Ну, ну, ну…» Починив зажигалку, он перехватил трубку рукой и, перебив своего собеседника, сказал:

– Ерунду вы, милый мой, порете. Даже мне странно от вас это слышать. Ладно, хорошо, посадим Самсонова, успокойтесь, только я в данном случае согласен с Садчиковым, а не с вами, и завтра же буду говорить с прокурором.

Потом взорвался:

– Да при чем здесь либерализм? При чем здесь ответственный папаша? Я б папашу с мамашей посадил, а не его! Вы его по карточке знаете, а я с ним целый день провозился! Ладно, хорошо, мы попусту тратим время. Я сказал, что посадим, но согласен в данном случае с Садчиковым и в понедельник буду драться. Вот так. Все.

Положил трубку, поднял голову, хмуро посмотрел на Садчикова и сказал:

– Придется его забирать. Ничего, посидит недельку, а там отобьем.

– Т-товарищ комиссар…

– Ну?

– Это ошибка.

– Пожалуй, что так.

– Неужели нельзя связаться с прокурором города?

– Его нет, я уже звонил.

– З-заместитель?

– Он тоже на совещании.

– Н-но вы в понедельник действительно будете за него драться?

– Боксерские перчатки приготовь.

– Товарищ комиссар…

– Ты меня не обхаживай, Садчиков, я не девушка. Выполняй то, что тебе предписано, и скорее заканчивай все с Читой и Сударем. Молодцы твои ребята, просто истинные молодцы.

– М-может, подождем с Ленькой до понедельника?

– Садчиков, я повторил тебе уже три раза – выполняй то, что предписано. Холку потом мне будут мылить, а не тебе. Так или не так?

– Так.

– Ну и топай. А потом отоспись, на тебе лица нет.

– Машину можно вызвать?

– Зачем?

– Леньку взять.

– Что у тебя, оперативных нет?

– Я за ним на оперативной не поеду.