Неопределенность ответа вывела Антонину из себя.

— Если бы мне нужно было попробовать, я не стала бы тратить время на пустые разговоры с малоприятным скользким субъектом.

Этого ей не надо было говорить. Люди такой породы никогда не прощают обид. Лунев посмотрел на нее в упор. Тяжелый, уничтожающий взгляд. И… улыбнулся. Улыбнулся какой-то странной улыбкой, от которой Тоньке стало не по себе. Она ощутила себя пустым местом, пылинкой, которую можно легко стряхнуть, и никто этого даже не заметит.

Напуганная до смерти, она уже жалела, что ввязалась в авантюру, и мучительно искала возможность выйти из игры, не начав ее.

— Если бумаги представляют для вас интерес, я могу их продать вам.

— Отчего вдруг? Что вас так испугало?

«Видеть харю твою не могу. Сволочь. Ему человека убить — что плюнуть. Прав был Игорь, предупреждал, чтобы не лезла в мужские игры».

— Какая вам от меня помощь? Буду только обузой. Вы покупаете бумаги и сами все проворачиваете. Много я с вас не возьму.

«Дура, то, что знаешь, я давно забыл. Мне и бумаги-то теперь твои не нужны. Важен сам факт их существования. А деньги я выбью и без них. Только и ты уж теперь не сорвешься. А пока потрясись от страха, поживи в неизвестности. Сколько? Я сам еще этого не знаю».

— Давайте не будем пороть горячку. Присмотримся получше друг к другу. Ваше предложение заманчиво, и скорее всего я его приму. Дайте мне пару дней все обдумать. Тогда и вернемся к этому разговору. А пока приглашаю вас в гости. В Жаворонках у меня дом. Рядом сосновый бор, пруд. Поживете, подышите свежим воздухом.

«Перед смертью. Дожидайся. Так и полезла я добровольно в петлю. Буду кусаться, царапаться, пока хватит сил».

Как нередко бывает в такие минуты, животный страх перешел в противоположное чувство, в бесшабашность, в пофигизм.

— А знаете, я, кажется, догадываюсь, почему вы так упорно уходите от прямых ответов, не хотите конкретного разговора…

В глазах Лунева появилось неподдельное любопытство.

— Вы поняли, что реализовать мое предложение вам не под силу. И ходите вокруг да около. Признаться в этом стесняетесь. Скажите, ведь я права?

— Что я могу вам ответить? Поразительная проницательность.

— Вы не переживайте особенно. Кому, как говорится, лимоны. Кому лимонные ящики.

— Вы что ж, на попятный?

— С чего вы взяли? Ни в коем случае. У меня к вам конкретное предложение. Если доводите до конца, я полностью доверяюсь вам и во всем на вас полагаюсь. В том числе и с бумагами. Если нет — ищу другого человека. У меня уже кое-кто на примете есть. Согласны?

— Выбора вы мне не оставляете.

— Скажу сразу — дело непростое, под стать мероприятию, которое мы затеваем. В общем, так. Послезавтра на ипподроме Большие призы. У наездника Михалкина Анатолия Ивановича — нашего общего знакомого — есть хорошая лошадь, вторая по резвости. Первая — у его соседа по тренотделению. Сумеете эту лошадь убрать — продолжим разговор о бумагах. Вот такие мои условия.

«Какая же я молодец! Надо же такое придумать! Если этот ханурик согласится на мое предложение, то ему придется лоб в лоб столкнуться с ипподромным заправилой. И все сразу станет ясно: кто есть ху».

Подумав, Антонина пожалела Лунева и решила облегчить ему задачу. Пусть поверит в ее искренность, а заодно узнает и уровень осведомленности в ипподромных делах.

— Уже сейчас никого из посторонних не пускают в конюшни. Туда вхожи лишь ветеринарные врачи и кузнец. Вот название лекарства. — Она достала из сумочки ручку и написала на бумажной салфетке латинское слово в русской транскрипции. — Достаточно одной таблетки, чтобы выключить лошадь как минимум, на три дня. Причем никто не сможет точно поставить диагноз.

Лунев взял салфетку, в задумчивости потеребил в руках и, опять не сказав ни «да», ни «нет», убрал во внутренний карман пиджака.

От его согласия Тоньке не стало легче, а если бы она узнала обстоятельства убийства начкона, которые удалось раскопать Ольховцевой, то вообще бы очень забеспокоилась.

Помощники Натальи Евгеньевны установили личность каждого из всей компании, взятой на заметку в связи с аферой на ипподроме. Все они сейчас безработные, когда-то работали на «Фазотроне». Но самое интересное, что удалось узнать, — начкон Степного конного завода был с ними связан.

Заезд, ставший вводным для Ольховцевой в расследовании на ипподроме, был, как разузнала она, купленный, то есть некто заплатил ипподромному боссу за строго определенное, известное заранее распределение призовых мест в нем. Однако результат, зарегистрированный судейской бригадой, отличался от того, за который было уплачено. И именно пятый номер, сбоивший на выходе из последнего поворота, смешал все карты, сделав заезд до такой степени «темным», что выигравшими в нем оказались всего несколько человек. Заинтересованным лицам не составило большого труда выявить их всех. И лишь начкон Степного конного завода имел связи с конюшней и мог знать, какой конкретно результат куплен. Дальнейшее — уже из области догадок. Возможно, что он поплатился жизнью за излишнюю осведомленность об ипподромной кухне.

Раскручивая аферу, Ольховцева то и дело ловила себя на мысли, что пытается вспомнить, в связи с чем «Фазотрон» уже когда-то фигурировал в криминальной хронике. Наконец ей удалось отыскать в центральном архиве дело более чем десятилетней давности о неумышленных тяжких телесных повреждениях, полученных на работе сотрудником этого научно-исследовательского института. Как следовало из материалов дела, он, проходя мимо промышленной установки, посмотрел на нее в тот момент, когда оператор, не подозревая, что кто-то находится в опасной зоне, включил генератор импульсов ультразвука. Бедняге выбило глаз. От установки он находился на расстоянии немногим меньше девяти метров.

О смерти туфтового рэкетира начальник ипподромной милиции Шацкий узнал из оперативной сводки. Поехал в морг взглянуть на труп. Увидев одежду, жалкие вещи, обнаруженные в карманах, он вдруг отчетливо понял, как глубоко заблуждался, подозревая покойного в убийстве Кривцова. Об этом красноречивее всего говорил внешний вид покойника и особенно запах, исходивший от него, запах подвалов, вокзальных залов ожидания, свойственный всем бездомным бродягам и нищим. Не мог этот человек совершить такое хитроумное убийство. Птица не того полета. Но Шацкого уже захватил азарт охоты. Поэтому он не отказался от намерения продолжить неофициальное расследование, но не затем, чтобы найти и покарать убийцу, а с единственной целью прижать Антонину к стенке и добиться благосклонности богатенькой вдовы. Теперь он уже не сомневался в том, что убийство Кривцова — дело рук кого-то из ее любовников. Его — за решетку, а ее, как соучастницу преступления, — в койку с половиной банковского счета Игоря. Он не обидится. Ему теперь все до фени. А любовника вычислить будет несложно. Через алиби, психологию, доступ к алкалоидным ядам. Следов взлома на входной двери нет, нет следов насилия на теле покойного. Значит, кто-то его впустил. Или сам открыл, имея ключи. Вот и весь ребус. Мужик — не иголка, его в сене не спрячешь. Доказательства будут. Не проблема. Не признается по-хорошему — придется заставить.