Довольно тревожиться черезчуръ своими, хотя бы и родственными дѣлами. Уподобишься только тѣмъ героинямъ женскихъ повѣстей, который воображаютъ, что намъ очень весело читать, какъ онѣ все тормошатся, ахаютъ, охаютъ и все стремятся къ чему-то… Вотъ графиня Кудласова: она никуда не стремится, а просто себѣ живетъ… живетъ и супругъ ея, этотъ милѣйшій Платонъ Дмитріевичъ. Надо еще разъ повиниться передъ нимъ. Онъ дѣлаетъ свое дѣло и не собирается еще забастовывать. Права его жена, говоря, что «его исправленіе — не малая вещь». Вѣдь это я его не очень высоко ставлю (и кто поручится за мое безпристрастіе), а со стороны — онъ еще изъ очень свѣтлыхъ пятенъ на русской дѣйствительности. Много ли найдется у насъ такихъ предсѣдателей земства, — два-три, да и обчелся. Я подтрунивалъ надъ его записками и проектами, а онъ такъ «выровнялся», что составилъ весьма и весьма неглупую книжку по народному кредиту и изъ кожи лѣзетъ: какъ бы Вавилѣ и Парѳену облегчить всякое дѣло и всякій починъ, — шутка! Я считаю себя поглубже его, но я только его сотрудникъ; а у него вдесятеро больше средствъ — помогать или вредить, чѣмъ у меня. Разумѣется, онъ ни въ чемъ до корня не додумается и никогда не спроситъ себя о томъ, откуда идетъ главная бѣда; но онъ сдѣлаетъ все, что только можно въ его званіи.

Ну что такое теперь земство? Кто въ него не извѣрился, у кого не опустились руки? Но графъ Платонъ Дмитріевичъ, сознавая, что «прискорбные эксцессы и печальныя недоразумѣнія вмѣстѣ съ постыднымъ равнодушіемъ гложутъ святое дѣло», — сочиняетъ книжки, тратить деньги, ревизуетъ, открываетъ, заводитъ, учреждаетъ. Въ немъ нѣтъ ни жадности, ни особаго дворянскаго гонора; а глядишь — имя его завязано въ двухъ земельныхъ банкахъ и въ одномъ промышленномъ предпріятіи. Захоти — и онъ бы получалъ столько жалованья, сколько не даютъ ему его вотчины; захоти — и его бы сдѣлали черезъ пять лѣтъ сановникомъ. Я ему даже нѣсколько разъ и совѣтовалъ; но онъ преисполнился такъ идеями самоуправленія, что и слышать не хочетъ ни о какой другой службѣ, кромѣ выборной. Извѣстно, что первый шагъ для предсѣдателя — губернаторство. Ему, я навѣрно знаю, предлагали его два раза, и онъ отказывался наотрѣзъ, безъ всякаго ломанья или затаеннаго сожалѣнія.

Словомъ, человѣкъ «въ своемъ званіи» — хооршій, и графиня не могла изъ него ничего лучшаго выработать. И я понимаю теперь, до прозрачной ясности понимаю, что такого человѣка постыдно, гадко, отвратительно лишать душевнаго покоя, объявивши ему, что «вы-де, ваше сіятельство, прожили десять лѣтъ дурачкомъ между невѣрной женой вашимъ божествомъ, и обманщикомъ-управителемъ, къ которому питали нелицемѣрное уваженіе.

Слѣдовало сдѣлать это Гречухину въ Слободскомъ, когда юношеская совѣсть впервые загрызла его, или просто бѣжать, не взирая ни на что; но Гречухинъ этого не сдѣлалъ — и не сдѣлаетъ иначе, какъ для блага того же графа Платона Дмитріевича.

Онъ не сдѣлалъ этого даже послѣ изліяній графа, когда тотъ вернулся, проводивши до Варшавы графиню съ сыномъ.

— Я не хотѣлъ было отпускать ВагЬе, — говорилъ онъ мнѣ «совершенно конфиденціально», — и не изъ ревности, о, нѣтъ! Но я боялся, что она въ одиночествѣ начнетъ тосковать… У женщинъ, даже въ ея годы, являются смутныя идеи, порывы… вы это знаете. Вотъ почему я и желалъ, чтобы вы съ ней отправились: умъ ея не оставался бы незанятымъ. А то можетъ явиться излишняя требовательность…

— Къ кому и къ чему же, графъ? — спросилъ я не безъ любопытства.

— Ко всему, Николай Иванычъ… и ко мнѣ также. Она мной довольна, это правда; но нуженъ еще постоянный prestige… а онъ не всѣмъ дается. Я строго за этимъ смотрю и постоянно подталкиваю себя впередъ; но для этого нужно жить вмѣстѣ, иначе…

— Полноте, — остановилъ я его, видя, что имъ овладѣваетъ тревога — разлукамъ-нѣсколько мѣсяцевъ для васъ же будетъ выгодна. Графиня — характеръ въ полномъ смыслѣ. Она никогда не волнуется и ни къ чему туманному не стремится. А силы ея замѣтно измѣнились отъ нашихъ убійственныхъ зимъ.

Не знаю, успокоилъ ли я его, но съ этого разговоранаши отношенія приняли какой-то елейный тонъ: точно мы были два родныхъ брата, живущіе въ идеальномъ согласіи, между которыми все существенное уже переговорено и сложено въ тайники души.

Графъ три раза предлагалъ мнѣ мѣста: дѣлопроизводителя, агента и даже директора по тремъ акціонернымъ предпріятіямъ; но я не принялъ ни одного. Контракта у насъ никакого уже нѣтъ. Я ему сказалъ, что съ слѣдующаго года брать съ него прежнее жалованье не согласенъ, — дѣла вдвое меньше. Онъ чуть не прослезился, испугавшись того, что я «покину его семейство». Отмѣчу и то, что служба у него дала мнѣ средства обезпечить выводъ въ люди всѣхъ моихъ братьевъ и сестеръ, кромѣ маленькой копѣйки на черный день, когда начну что-нибудь другое…

Вотъ я и дошелъ до того дня, когда было получено мною приглашеніе графини — пожаловать на лѣто къ ней въ гости.

Она права: писалъ я рѣдко и мало. Не то чтобы я сдерживалъ себя, а чѣмъ же бы я сталъ наполнять большія письма? То, что я здѣсь записалъ, ей не нужно знать: все это ей извѣстно. Осень и зима прошли въ такой же черной работѣ, какъ и прежде. Большихъ разглагольствованій ей тоже не надо. Ей довольно и того, что «то-то, молъ, и то-то сдѣлано». Только о Наташѣ я позволялъ себѣ распространяться, да и за это виню себя. Наташа теперь совсѣмъ на ногахъ, хоть ей всего семнадцатый годъ пошелъ. При ней славная дѣвушка, изъ «педагогичекъ», къ качествѣ больше подруги. Мы втроемъ живемъ душа-въ-душу. Хоть эта педагогична и не Богъ-знаетъ какой премудрости; но безъ хорошей женщины нельзя: извѣстныя вещи надо пропускать черезъ женскую натуру, чтобъ не сдѣлать изъ дѣвушки противнѣйшей смѣси задора и резонерства. Наташа не волнуется. У ней нѣтъ самообладанія графини; но за то, разъ что-нибудь переживши, она уже не мучитъ себя: уже и теперь въ душѣ ея — протестъ противъ барства, но къ отцу она справедлива и сознательно уважаетъ въ немъ все, что и я въ немъ уважаю. Матери она не касается, чтобы не тратиться въ безплодныхъ страданіяхъ. Личность матери манитъ ее своей натурой; но она уже разъ сказала себѣ, что между ними не будетъ дружбы, и старается мириться съ этимъ. Не думаю, что ея воображеніе задавалось вопросомъ — что насъ связываетъ съ графиней. Она мнѣ говорила только, что уваженіе ея матери ко мнѣ—дороже ей, чѣмъ любовь отца къ ней самой. Намекнуть ей на возможность моего