А. Ф. прекрасно знал расстановку церковных сил в связи с антисергиевским движением. Были попытки Новоселова склонить на свою сторону известных священников о. Вл. Воробьева, С. Мечёва, А. Гомановского, архимандрита Серафима (Битюгова), но эти трое последних опасались примкнуть открыто к движению против Сергия и оказались сначала «межгрупповцами», хотя в дальнейшем и они воздержались от общения с Сергием. С другой стороны, твердо держались Димитриевского течения такие московские священники, как о. В. Свенцицкий и о. Александр Сидоров.[140] От Сергия в 1928 году отложились ярославские епископы во главе с митрополитом Агафангелом, Серафим Угличский, Алексий Воронежский (Буй), епископы в Твери, Серпухове. Были случаи отхода и возвращения буквально через несколько дней (епископы Григорий Лебедев, Серафим, Гавриил), о чем свидетельствовала Н. Н. Андреева, вдова о. Ф. Андреева (21/II—1931, л. 261 об.).

Антисергиевскую политику проводил киевский священник и духовный писатель о. А. Жураковский, в то время как экзарх Украины митрополит Киевский Михаил (Ермаков) был солидарен с Сергием.

Мысли о «спасении гибнущей родины», в котором главную роль может сыграть Церковь, не раз появлялись у Лосева и его друзей, но ни в какую политическую позицию они не воплощались, оставаясь в сфере чисто религиозной и догматической (24/XI—1930). Круг Новоселова – Лосева не создавал никакого церковно-политического центра и задачи себе такой не ставил. Однако Новоселов активно распространял пропагандистские брошюры, писал письма своей пастве, вел переговоры с епископом Димитрием, устанавливал связь с приходами Ленинграда, рассылал документ под названием «Большое имяславие», в котором соединились цели имяславия и антисергиевские.

А. Ф. Лосева с Д. Ф. Егоровым этот документ «покоробил» некоторыми антисоветскими местами. Но тем не менее В. М. Лосева отправила «Большое имяславие» в Ленинград с одобрительным отзывом (З/Х—1930, л. 128). А это уже означало практическую деятельность, и круг Лосева – Новоселова объективно начинал играть роль некоего руководящего центра.

А. Ф. Лосев заявлял: «Я не мещанин, не мог свои взгляды не проводить практически» (23/Х—1930, л. 134).

Однако практика эта была до невероятия наивна. Чего стоили, например, откровенные записи в дневниках В. М. Лосевой. Уже они одни составляли криминал, тем более что в дневниках фигурировало множество лиц и фактов. Удивительно, что эти дневники остались нетронутыми при обыске. А чего стоили, наконец, наивные шифровки при переписке с Ленинградом, где вместо «Лосев» писали «профессор», где Новоселов был «дядей» или «гостинькой», ГПУ именовалось «Глафирой Петровной», «заболеть» означало попасть под арест, а измена обозначалась как «переход в другой трест», «харьковский гостинец» означал какую-нибудь бумагу по церковному вопросу, «попурри» из фрагментов означало новое сочинение Новоселова (21/VII—1930, л. 222). Вот пример шифрованной новоселовской телеграммы: «Сообщите дедушка ослабел переехал в Сокольники неужели с согласия Симы Очень беспокоимся Федя». Это, оказывается, митрополит Агафангел склонялся на сторону Сергия, а епископ Серафим Угличский уговаривал его отложиться.

Все эти «тайные отношения» с Новоселовым, с которым В. М. Лосева познакомилась (по ее показаниям) незадолго до 1927 года в церкви на Поварской в Ржевском переулке, были тоже ни для кого не секретом. Валентина Михайловна исполняла с радостью много разных поручений Новоселова.[141] Через него знакомилась со многими, независимо от Лосева, так как у Новоселова была «страсть» сводить друг с другом людей, до того незнакомых. «Новоселов как личность производил сильное впечатление», «трогала его беспомощность», его «моральное величие». Он был «организатор приходской жизни», хотя к определенному приходу не принадлежал. Ему, признавалась на допросе Валентина Михайловна, «я не могла отказать» (21/VII—1930, л. 222) и потому взяла на хранение его документы, целый церковный архив. Этот доверчивый поступок Валентины Михайловны стал роковым и для нее, и для судьбы ее приятельницы Елизаветы Федоровны Ушаковой.

После ареста Новоселова Валентина Михайловна «пришла в ужас» от всей его нелегальной литературы антисоветского характера. К тому же в доме находился еще имяславский лосевский архив, включая документы, переданные ему после смерти Н. М. Соловьева, главного поборника имяславия. Тогда решительная Валентина Михайловна, чтобы спасти все эти документы и не компрометировать А. Ф., упаковала их в портплед и отнесла к своей приятельнице по Астрофизическому институту Е. Ф. Ушаковой под предлогом ремонта в квартире. А. Ф. был возмущен этой историей, когда она стала ему известна. Но было уже поздно. Арестовали Лосева, его жену, Новоселова и среди десятков других ничего не подозревавшую Е. Ф. Ушакову, которая тем не менее получила по приговору Коллегии ОГПУ свои три года ссылки в Казахстан. Возвратившись, бедная Е. Ф. Ушакова ни с кем из круга Лосевых никогда не встречалась. В 1960 году Е. Ф. Ушакова-Шапошникова была реабилитирована на основании давних показаний супругов Лосевых о том, что Ушакова «никакого участия в антисоветской деятельности не принимала». Все-таки Лосевы ей помогли, не могли не помочь (л. 770, т. 2).

Если вдуматься поглубже, то уже только один документ «Большое имяславие» мог бы послужить поводом для ареста Лосевых. Тем более что этот «программный документ» для отложившихся от Сергия «в значительной мере» содержал выписки из сочинений А. Ф. (8/Х—1930, л. 128). и его «заметок» (22/VII—1930, л. 117). Лосев не только просмотрел этот документ по просьбе Новоселова, но и был с этим документом «согласен» (там же). Кроме того, распространялись и другие брошюры, «Ташкентская» или «Воронежская», тоже антисергиевские и тоже составленные имяславцами (причем автор последней якобы Новоселов, и она «небезызвестна» и Лосеву) (22/VI—1930 от ПП О ГПУ по ЦЧО Алексеева, п/нач. ИНФО ОГПУ т. Герасимовой, л. 203). В Деле Лосева находился и документ, составленный священником Павлом в Дивеевской пустыни, начинавшийся словами: «Св. Нифонт предрекал…» По словам Лосева, этот документ содержит идеи, «соответствующие моим мыслям о советской власти, как сатанинской, о Церкви, как борце с ней, о капитализме, как грехе» (15/XII—1930, л. 142).

«Большим имяславием» назывался документ, начинавшийся словами: «В неделю о страшном суде 6/I9 февраля 1928 года повем имя твое братии моей, посреди церкви воспою Тебя». В документе говорилось о «кровавом и мутном тумане бесовской силы, обдержащей и церковь нашу и нашу родину». «Потому мы и гонимы, что мы христиане». «Похулено и осквернено сладчайшее Имя Иисусово, и вот постигла Россию великая разрушительная война, падение и расслабление великого народа, безумие и окаянство жесточайшее сатанинского десятилетия, включая и распри церковные, разделение церковного общества на непримиримые партии и еретически-раскольнические блуждания». «Взываем мы, – обращаются авторы этого документа, – ко всем верным чадам православной церкви и умоляем выслушать наше слезное прошение и увещание».