– Мы не одни, – возразил Дуэйн. – Он ведь тоже здесь, а. Полтинник?

Полтинник не отозвался, таращась в телевизор.

– Любит телик смотреть, – заметил Дуэйн.

– Угу, – кивнула Пэрис и гордо добавила: – Все рекламы знает.

– Он такого же цвета, как я. Его отец был черным?

– Да, его папа – Карлтон Уильямс. Знаете его?

– Нет.

– Как нет?! – воскликнула Пэрис. – Вы должны его знать!

– Только потому, что я черный, я не обязан знать всех чернокожих в поселке.

Они посмотрели друг на друга и быстро отвели глаза. Дуэйн подумал, что наконец– то увидел лицо сердечком. Пэрис могла бы сниматься для открыток к святому Валентину.

– То стихотворение, что вы написали… – сказал он.

Пэрис опустила глаза.

– Да?

– Его написала Элизабет Баррет Браунинг, верно?

– Как вы узнали? – удивилась девушка.

– Я полицейский, – ответил Дуэйн. – Мне положено все знать. Ну так что, посмотрим жетон?

Пэрис стряхнула тапок – кошку и протянула Дуэйну тонкую бледную ногу. Дуэйн принял босую ступню, взяв за пятку. Он рассматривал голубоватые вены, оплетавшие ногу, словно линии на выцветшей дорожной карте. Ногти Пэрис выкрасила в перламутрово – розовый. Дуэйн осторожно повернул металлический жетон на ее щиколотке.

– Я тоже написала несколько стихов, – сказала Пэрис. – Но они говеные.

– Уверен, что нет, – возразил Дуэйн.

– Да правда говеные. На нормальные у меня времени нет. Вон с ним сплошные хлопоты, а он такой нытик, коли на него находит. Элизабет Баррет Браунинг хорошо было, лежи себе на софе, хворай в охотку да с собачкой играйся.

– Вы писали про нее реферат в школе, да?

– He – а, не про нее, – ответила Пэрис. – Про собачку ее, про Флаша.

Дуэйн вынул потрепанное пингвиновское издание «1984» и положил на кофейный столик:

– Джулия, прочтите, пожалуйста, эту книгу.

– Что еще за Джулия? – не поняла Пэрис.

– Что полицейские едят на обед? – спросила Камилла у Чарльза.

Чарльз ответил, входя в роль простака:

– Не знаю, а что полицейские едят на обед?

– Да нет, я не анекдот тебе рассказываю, Чарльз. Я спрашиваю, что полицейские едят на обед, потому что пригласила на обед полицейского.

Чарльз крепко задумался, потом сказал:

– Может, что‑то типа сосисок с картофельным пюре? Или сардины.

Камилле нравилось принимать гостей, но раньше в ее распоряжении имелся целый штат помощников, бравших на себя все неприятные хлопоты – приглашения, закупки, готовку, сервировку и мытье посуды.

Как и надеялась Камилла, Чарльз сказал:

– Не беспокойся, дорогая. Я позабочусь, чтобы твой полицейский был сыт и доволен.

Он открыл банку сардин и выложил рыбешек по кругу на маленькой белой тарелочке, потом отправился в сад и набрал полную корзину кособоких корешков и овощей, выращенных по системе органического огорода. Пока Чарльз обивал землю с пучка кривеньких морковок, на колючую проволоку, что тянулась по железной стене зоны, сел дрозд и принялся выводить серенаду. Камилла устроилась на перевернутом цветочном горшке и закурила вторую за день сигарету.

– Ах, дорогая, – вздохнул Чарльз, окидывая взглядом сад, – ну не чудно ли тут, не наполняется ли твое сердце счастьем от песни дрозда?

Камилла окинула взглядом колючую проволоку, камеры наблюдения и треснутое окно в спальне Тредголдов, кокнутое в ночной потасовке, и невесело проговорила:

– Ну, в общем, чудно, но временами меня тянет в нормальную деревню.

Чарльз выдернул лук – порей, по которому туда – сюда бегали какие‑то крошечные букашки, и сказал:

– Но мы ведь сотворили здесь свой собственный рай, правда?

Камилла подумала о мире за стеной и представила, что гуляет по лесу, по берегу реки. Вообразила колонны солнечного света, спускающиеся через прорехи в облаках. И расплакалась. Она изо всех сил старалась удержаться, понимая, что искаженное лицо и слезы отнюдь не красят женщину средних лет.

Чарльз бросил лук в корзину и опустился на колено рядом с женой.

– Милая, не надо, – попросил он. – Не плачь, прошу тебя. Я не в силах этого вынести.

– Прости, милый, но я тоже не в силах выносить это место.

Раздался звонок в дверь. Камилла высморкалась и вытерла глаза краешком цветастой юбки.

– Это наш полисмен, – сказала она. – Я выгляжу как чучело?

– Нет, – ответил Чарльз. – Для меня ты всегда будешь красавицей.

Его оговорка «для меня» не прошла незамеченной.

Камилла с Дуэйном сидели за кухонным столом. Чарльз мыл посуду. Камилла сдерживала зевоту. Чарльз с Дуэйном практически не смолкая трындели о какой‑то паршивой книге, которую Камилла не читала и с автором которой никогда не встречалась.

Чарльз рассказывал Дуэйну:

– Когда мы с Лоренсом были в Калахари, то драили котлы, тарелки и столовые приборы песком.

– Песком! – уважительно отозвался Дуэйн.

– Да, – подтвердил Чарльз. – «Фэйри» от матушки – природы.

– И никогда не кончается, – вставила Камилла. – Песок, я имею в виду. В пустыне его колоссальный запас.

Калахари начала утомлять даже Дуэйна. Ему уже казалось, что он бредет через нее под палящим солнцем с непокрытой головой. Чарльзова настойчивость иссушила его. Дуэйну понравился обед из сардин и странных на вид овощей, но теперь ему хотелось уйти. Он поднялся, поскреб спинку стула и сказал:

– Что ж, большое спасибо вам за все, но служба есть служба.

– Да, вам надо идти. Я понимаю, долг, – согласился Чарльз.

– Скажите, вас не затруднит отправить одно письмо? – прошептала Дуэйну Камилла, подавая конверт с руислипским адресом.

Дуэйн сунул конверт в карман, решив, что ответ «нет» не слишком уместен.

Камилла проводила Дуэйна до калитки, по дороге она спросила:

– А жетон ужасно трудно снять? В смысле, кто‑нибудь снимал?

– О да, – сказал Дуэйн. – Бывает, кто– нибудь устраивает себе каникулы.

– Интересно, они пользовались какими– нибудь особыми инструментами?

– Миссис Виндзор, – ответил Дуэйн, – вам спокойнее будет здесь, в Зипце.

Он помялся. Как выложить ей, что она не столь уж популярна во внешнем мире?

– Ваше лицо всем знакомо, и вас скоро заметят, – слукавил он.

Вернувшись в лилипутскую однокомнатную квартирку, которую снимал в городе, Дуэйн над паром распечатал конверт и прочел письмо.