«27 октября 1884 года. Суббота. Гатчино.

…Государь повторил мне то, что говорил прежде о том, что работа эта поручена им графу Адлербергу. Я возразил, что из разговора с Адлербергом я убедился, что он не хочет ничего сделать, опасаясь возбуждения семейной вражды. Государь сказал: «Оставить все так — значит пустить по миру свое собственное семейство. Я знаю, что все это поведет к неприятностям, но у меня их столько, что одной больше нечего считать, и я не намерен все неприятное оставлять своему сыну»» [48].

Аргумент Александра III о неизбежном разорении своей семьи в случае сохранения прежнего положения в большой Романовской семье любят повторять историки, желая украсить образ императора какой-то особой практичностью. Практичность действительно имела место, но к возможному разорению она не имела никакого отношения, как не имела отношения к самому Александру III. Всеми телодвижениями тучного императора со стальными глазами руководила маленькая женщина из Дании, носившая девичью кличку «Умная».

За всеми разговорами о чрезмерном разрастании Романовской фамилии и необходимости изменения статуса отдельных ее частей стояли совершенно конкретные династические планы лишения Романовых любых возможностей прорыва к трону, даже в случае экстремальных ситуаций. По существу, готовилось «Учреждение о новой императорской фамилии», к которой прежние Романовы имели бы постепенно исчезающее отношение. Разумеется, такой далеко идущий план мог созреть только на лужайках Фреденсборга, по совету «европейского свекра» Христиана IX. «Прекрасному Саше» из Петербурга оставалось только следовать уже проложенному курсу.

Характерно, что вся разработка нового «Учреждения об императорской фамилии» велась исключительно скрытно, и великокняжеские кланы знакомились с уже готовыми документами: сначала с Указом о необходимости внесения изменений в закон, а потом с новой его редакцией. Романовы проснулись к осознанию, что их обошли в большой игре за власть, только после утверждения закона Сенатом в начале июля 1886 года. Последствия принятия нового закона об императорской фамилии не заставили себя ждать. Так же скрытно от посторонних глаз, как готовился закон, сформировалась великокняжеская фронда действующему императору. Странно, что столь значительное событие, как пересмотр «Учреждения об императорской фамилии», занявшее почти два года обсуждений, и целый год разработки специфических вопросов — от статусного положения членов фамилии до их материального обеспечения, не нашло отражения ни в одном историческом исследовании. Создается впечатление, что до сих пор действует какое-то табу на скользкую тему, которой лучше не касаться. Надо отдать должное всем Романовым без исключения, они стойко перенесли болезненный удар, а их реакция нигде не выплеснулась в публичную полемику и даже не прослеживается по мемуарным источникам. Зато последующие события досконально повторили все происходившее с императором Александром II в 1879–1881 годах. Кем был задуман и осуществлен ремейк покушений тех лет на действовавшего императора Александра III, можно не обсуждать — ответ вытекает из новой редакции «Учреждения об императорской фамилии». Обиженные Романовы наглядно показали огромному императору с вытаращенными глазами, что они прекрасно понимают, что случилось с убитым Александром II, и готовы повторить для него всю историю с так называемой «Народной волей», но в новой редакции. Документально определить заказчика, а тем более назвать его персонально, вряд ли кому удастся. Однако слабый намек для потомков оставил нам Д. А. Милютин в своем Дневнике за 1882–1890 годы.

Все началось в новом 1887 году, сразу после утверждения Сенатом, в июле 1886 года, нового закона об императорской фамилии. Бывший бессменный военный министр Александра II, находясь в своем имении Симеиз (Крым), записал:

«25 января 1887 г. Воскресенье.

Великий князь Константин Николаевич пред отъездом своим в Петербург (на короткое время) заехал ко мне проститься. Он озабочен мерами предохранения виноградников от распространения филлоксеры». И уже через месяц с небольшим:

«9 марта. Понедельник.

Несмотря на холодную и бурную погоду, я решился съездить в Орианду и в Ялту. Великий князь Константин Николаевич возвратился 6-го числа из Петербурга, довольный своей поездкой. Он рассказал мне подробности арестования молодых людей, замышлявших 1-го числа новое покушение на жизнь Государя и вовремя захваченных с бывшими при них смертоносными снарядами. Великий князь отзывается с одобрением о теперешнем устройстве тайной полиции в Петербурге и хвалит нового директора Департамента полиции Дурново, бывшего моряка».

Дурново действительно заслужил похвалы великого князя, так и не сумев определить, откуда исходил удар возникшей, как из-под земли, «Народной воли». Арест студентов на Невском проспекте 1 марта 1887 года произвел на императора и императрицу сильное впечатление, тем более что бомбы, предназначавшиеся императору, были заряжены свинцовыми пулями (жеребейками), отравленными стрихнином. Для императорской четы был очевиден заказной характер покушения — нищие студенты не имели никакой организации, а тем более ресурсов для фабрикации динамита и взрывных устройств. Все, что они могли сделать без денег, — это написать смехотворную программу несуществующей «Народной воли». Жестокая казнь пятерых молодых и способных студентов стала жестом бессилия покарать настоящих заказчиков, которые были известны монаршей чете. Дата покушения, вошедшего в историю как «Второе 1 марта», прямо напомнила императору о его собственном преступлении.

Второе покушение на «самого русского императора» было организовано значительно изощреннее и на высоком техническом уровне. Дневник графа Милютина за 1888 год бесстрастно фиксирует череду знакомых фактов:

«6-го октября. Четверг.

Посетил я великого князя Константина Николаевича, который только что возвратился из Одессы, куда ездил опять на свидание с дочерью королевой Эллинов и великой княгиней Александрой Иосифовной. Из Ориадны приехал я в Ялту, там видел множество знакомых…».

«14-го октября. Пятница.

В Севастополе ожидают проезда Государя с императрицей и старшими детьми на возвратном пути с Кавказа; но день прибытия их неизвестен, так как все касающееся Их Величеств хранится в строгой тайне. Чрез это все местное начальство и обыватели заранее уже волнуются в ожидании более определительных известий. Я же после некоторых колебаний решился на этот раз не показываться, тем более что, по имеющимся сведениям, Их Величества пробудут в Севастополе не более двух, трех часов».

«21 октября. Пятница.

На днях получено страшное известие о случившейся 17-го числа катастрофе с царским поездом на пути между Лозовой и Харьковом. Истинно удивительно, как осталось невредимым царское семейство; оно все могло погибнуть зараз. Из свиты, находившейся в момент катастрофы в том же вагоне и за тем же столом (за завтраком) — только немногие получили легкие повреждения; в других же вагонах были убитые и раненые. Подробности события еще не разъяснены» [49].

Прорваться через пелену недоговоренностей и умолчаний невозможно и сейчас. Никаких подробностей, а тем более упоминания обсуждения случившегося с кем-либо, включая великого князя Константина Николаевича, в Дневнике графа Милютина нет. Тема была закрыта. Тем не менее и то, что сказано, характеризует покушение в Борках более чем красноречиво. На этот раз все было рассчитано с ювелирной точностью: в поезде собралось все августейшее семейство, а на момент катастрофы главные объекты уничтожения собрались за столом завтракать. Взрыв произошел в вагоне № 4, где размещалась прислуга, скорее всего, под полом вагона, возможно в одном из подсобных ящиков. После взрыва от вагона остался только кусок стены; больше всего убитых и раненых было именно в этом вагоне. В вагоне № 7 располагалась столовая, где на момент взрыва находилась вся императорская семья и некоторые особы свиты — всего более 20 человек. От лобового столкновения с вагоном № 6, где располагался буфет, вагон № 7 слетел с тележек и частично разрушился, но остался на насыпи. В результате пострадали все три обслуживавших стол официанта, причем один из них, Генрих Лаутер, был убит на месте. Все остальные присутствовавшие на завтраке получили травмы различной степени тяжести. Судить о том, какого рода травмы получили сидевшие за столом люди, трудно, так как вся информация попала под жесткий запрет, исходивший от министра двора Воронцова-Дашкова. Однако факт срочного вызова, по телеграфу, из Харькова профессора В. Ф. Грубе говорит сам за себя. Первым, после катастрофы, императора и императрицу осмотрел именно хирург Грубе, считавшийся крупным специалистом по лечению ран.