– Много ли он получал вышибалой? Мог ли он, человек избалованный, прожить на одну зарплату?

– Ну, моя организация в городе не единственная, герр Фабель… Официально он работал помощником управляющего в одном из наших клубов – в «Парадизе». Зарплата более или менее. И там все по закону… – Илмаз хитро улыбнулся, сделал еще глоток кофе и добавил: – Или почти по закону.

– Мы предполагаем, что в квартире девушки стояла скрытая видеокамера. Правда, пленок мы не нашли… Вот вы сказали, что дешевая проституция – не ваш бизнес. По нашему мнению, эта Моник принадлежала к категории дорогих дамочек. Возможно, ее использовали как наживку – чтобы шантажировать солидных клиентов. И это уже бизнес вашего уровня.

Илмаз вздохнул и откинулся на спинку кожаного кресла.

– Знаете, герр Фабель, мне даже скучно. Повторяю вам в третий раз: ни про эту девушку, ни про какие-то сутенерские или иные неприличные дела Клугманна я ничего не знаю и знать не хочу. – Он сделал паузу, словно решая, как вести разговор дальше – агрессивно или миролюбиво. Явно решив в пользу разрядки напряженности, он как бы рассеянно улыбнулся и сказал: – Позвольте мне объяснить вам мою нынешнюю позицию. Я прожил в этой стране больше половины своей жизни. Приехав сюда, я очень быстро убедился, что для турок-гастарбайтеров здесь открыты считанные двери. Моей открытой дверью оказался мой двоюродный брат Ерсин. Добрых двадцать лет я сотрудничал с ним и с его организацией. В последние десять лет я делал все, чтобы эта организация все меньше и меньше конфликтовала с законом. Теперь, когда Ерсин мертв, я хочу покончить с прошлым и полностью легализовать нашу деятельность.

– Но давайте будем честны – вы по-прежнему контролируете большую часть торговли наркотиками в Гамбурге…

– Я надеюсь, вы не ждете от меня подтверждения вашим словам, – холодно улыбнулся Илмаз. – Знаю, ваш Бухгольц малюет меня этаким турецким Аль Капоне. Лестно, конечно. И очень далеко от правды. Да, не скрываю – закон я нарушал и нарушать продолжаю, но если в моих действиях есть криминал, то исключительно поневоле – я не какой-то врожденный злодей. Хотите верьте, хотите нет, я человек высокой морали, просто наши с вами понятия о чести и правосудии не во всем совпадают. Иногда мне даже кажется, что гаупткомиссара Бухгольца больше всего раздражает то, что не он, а я – турок и, по его мнению, отпетый негодяй – вывожу из игры преступную организацию Улугбая! У него за столько лет не получилось, а у меня получается. Согласен, Ерсин и шантажом не брезговал, когда надо было заручиться поддержкой большой шишки или вытрясти деньги из какого-нибудь богатея. Но мне такие методы всегда претили.

Илмаз внезапно встал, прошел через весь зал и взял что-то с мраморной каминной доски. Вернувшись, он протянул Фабелю фотографию в рамке из массивного серебра. Улыбающийся мальчик лет четырнадцати. За подростковой округлостью лица уже угадывался будущий энергичный очерк скул – как у Илмаза.

– Ваш сын?

– Да. Йоханн. Немецкое имя для большого будущего в Германии. По-турецки говорит с трудом – и с убийственным немецким акцентом. Я, герр Фабель, так и планировал его – с самой колыбели, начиная с имени: грядущий состоятельный бюргер. Клянусь всем святым, когда наступит его час вступить в семейное дело, это дело будет на сто процентов легально. Честный бизнес честного немца Йоханна на благо Германии.

Возвращая фотографию, Фабель сказал:

– Знаете, я вам верю, герр Илмаз. Однако от будущего изюма во рту не становится слаще. Пока что вы по-прежнему травите наркотиками детей и ведете уличные войны с украинцами.

Илмаз сердито набычился:

– Про какие войны с украинцами вы говорите? С этим решительно покончено!

– Разве не они главные подозреваемые в убийстве вашего двоюродного брата?

Илмаз криво усмехнулся, со спокойным вызовом глядя в глаза Фабелю.

– Герр Фабель, вы не обидитесь, если я скажу прямо, что я про вас думаю?

Фабель, немного шокированный и озадаченный, произнес:

– Ладно, валяйте.

– Вы полицейский, и уже в довольно большом чине. Я нутром чувствую – полицейский вы честный и прямой. К тому же просто умный человек. Однако свои функции вы понимаете предельно упрощенно. Впрочем, «функции» для вас неприятное слово. Вы предпочитаете говорить о Долге с чертовски большой буквы. Своей миссией вы считаете защищать невинных и ловить мерзавцев вроде меня. Или кровавых психопатов и прочих гадов, которые не различают, где добро, а где зло. Для вас вся правда жизни заключена в законе. Он ваш щит, и других вы защищаете этим же щитом.

– И в чем же моя наивность? Чем плохи закон и порядок?

– Закон и порядок – дело хорошее. Да только вы все упрощаете, у вас моральный дальтонизм. Только черное и белое. Для вас даже серое – слишком пестрое. Вы на стороне добра, а люди вроде меня – на стороне зла. Многие из ваших коллег, к счастью, лучше разбираются в оттенках. Потому что оттенки ведь существуют. И не замечать их – большая наивность, чтобы не сказать хуже.

Фабель на секунду сдвинул брови и рубанул:

– Вы хотите сказать, что к смерти Улугбая имеют отношение полицейские… которые разбираются в оттенках?

– Герр Фабель, я одно хочу сказать: в мире происходит много такого, чего донкихоты вроде вас не замечают и не понимают. Поэтому, при всем моем уважении к вам, я считаю нужным посоветовать: не впутывайтесь не в свое дело. – Илмаз встал. – Не обижайтесь на мои слова. Это сказано с лучшими намерениями по отношению к вам. А что я не смог ответить на ваши вопросы про Моник – мне искренне жаль.

Фабель поставил кофейную чашку на стол.

– Герр Илмаз, на свободе разгуливает монстр, которому нравится вырывать легкие из тела еще живых женщин. В этой ситуации я готов принять помощь откуда угодно и от кого угодно. Если вы можете подсказать мне хоть что-нибудь полезное…

– Знаете, лгать полиции стало для меня с годами второй натурой. Тут я мастер мирового класса. Но в данном случае у меня нет ни малейших причин лгать. Я действительно ничего не знаю и ничем вам помочь не в состоянии. Я и слышать не слышал про Моник или про какие-либо шашни Клугманна с ее участием. – Илмаз сделал паузу, словно прикидывая что-то в голове. – Давайте договоримся так. У меня ваш маньяк тоже не вызывает симпатии. Я прикажу своим ребятам вникнуть в это дело. Как вы понимаете, у них могут найтись источники, полиции недоступные. Да и спрашивать они умеют… э-э… строже, чем полиция. Обещаю: узнаем что-либо занятное – непременно вам сообщу.

Илмаз лично проводил Фабеля до парадной двери. Уже стоя на пороге, Фабель сказал:

– Вы так упорно говорили о своем желании стать честным бюргером… Отчего же вы тянете? Зачем уходить частями? Не лучше ли одним махом покончить с прошлым?

Илмаз рассмеялся:

– Какой вы шустрый! Сразу видно, что вы не бизнесмен. Любой экономический консультант вам объяснит: диверсификация должна мощно фундироваться основным видом деятельности компании. Когда новые сферы нашей деятельности – строительство и операции с недвижимостью – станут приносить стабильные доходы, сравнимые с тем, что мы сейчас имеем, – вот тогда я скажу: баста, отныне я всем легалам легал.