Ну а вдруг поможет хотя бы сотрудничество со следствием? Следователь намекнул, что в таком случае не будет настаивать на применении осуждения «под верхнюю планку». Совсем ведь необязательно сознаваться в том, что это он, Гуннар Пеке-лис, по приказу шефа застрелил того водителя, и уж, тем более, он вполне может не знать, где сейчас находится труп. Да и, кстати, шеф ведь приказал тому санитару убрать его. Как это? Утилизировать, вот!.. Похоже, тут стоило крепко подумать…

После долгого допроса, во время которого Гуннар больше молчал, или делал такой вид, будто не понимал смысла задаваемых ему вопросов, либо усиленно размышлял, его отвели ненадолго в камеру и оставили среди нескольких уголовников. И один из них узнал Гуннара, подсел ближе и стал расспрашивать, за что он тут. Гуннар продолжал утверждать, что произошла ошибка и его арестовали потому, что приняли не за того. И начал излагать свою версию о проститутке и ее клиенте. Но знакомец почему-то сразу не поверил и стал высказывать свои сомнения относительно слабенькой, мягко говоря, версии, которую Гуннар себе придумал. Уж он-то знал, с кем и чем конкретно занимается его молодой приятель. Короче, придумай-ка, парень, что-нибудь другое, посущественней. А на суде, если обеспечат толковым адвокатом, можно будет от всего отказаться. Знакомец считался бывалым «сидельцем» — еще со старых времен. Начал свой поход по «крыткам» еще при Советах… Но это все равно не утешало. И когда открывший камеру конвоир приказал Гуннару выходить, на душе у него стало совсем кисло. Да и знакомец как-то странно посмотрел ему вслед, провожая взглядом, полным насмешки.

Не ведал Гуннар до сих пор о главном, что вдребезги разбивало любые его оправдательные «сочинительства». Нет, в глубине-то души он, конечно, понимал, что не столько сам виноват, сколько подельники, которые его бросили, даже попытки вытащить из капкана, куда он попал, не предприняли. А ведь могли бы. Даже обязаны! Но, поскольку он не знал подробностей своего задержания — ему не сказали, а раскалывающийся от боли, забинтованный затылок был плохим советчиком и уж, тем более, информатором, — он и мог говорить только о том, что действительно помнил, но лишь до момента проникновения в квартиру через окно — по пожарной лестнице. И делал он это, разумеется, один, — к проститутке компанией не ходят. Потому, мол, и попался… Полагал, что такое его объяснение все-таки пройдет. Но, очевидно, недаром с такой откровенной насмешкой посмотрел ему вслед опытный знакомец: чуял он что-то, но не сказал. Наверное, уже и сам не верил Гуннару…

И это ощущение чего-то непоправимого как повисло над Гуннаром, мешая ему свободно дышать, так и давило до самого порога кабинета следователя. Но стоило переступить порог, как все внутри у него разом оборвалось. Даже в глазах потемнело… И единственная мысль пробилась: «Хана!»…

Инга проснулась утром с ощущением абсолютной свободы и душевного покоя. Надо же так! Переволноваться сумасшедшей ночью, чтобы потом, в буквальном смысле, отключиться и заснуть чистым сном младенца. А может, это Саша внушил ей такую уверенность?.. В конце концов, что произошло? Принял участие в ее судьбе, которую сама подвергла опасности по вине красивого — ничего не скажешь — сукина сына. Так мало ли в жизни делано ошибок? О чем теперь рассуждать…

Когда в ее квартиру вошли оперативники, Инге показалось, что все опасности кончились. Они с Турецким быстро ответили на вопросы офицера полиции, а немного пришедшего в себя задержанного отвели вниз, в полицейскую машину. Толком сказать тот так ничего и не смог. Голова его была в крови, но кость оказалась цела, как установил прибывший вскоре врач. Наверное, обошлось простым сотрясением мозга, как результат действий Александра Борисовича в состоянии самообороны. Пистолет задержанного не оставлял сомнений в целях его проникновения в чужую квартиру. Но двое сбежавших с места преступления уголовников не давали покоя Турецкому, и он, поговорив с Дорфманисом, которого отвел в сторону, предложил Инге надеть все-таки плащ и следовать за ними.

Они спустились в подъезд, возле которого стояли три полицейские машины, и сели в одну из них. Дорфманис еще оставался в доме, забрав у Инги ключи от ее квартиры. А они вдвоем с Турецким уехали. Но, стараясь как-то продлить пребывание с Сашей наедине, Инга, которая поняла, что их везут к Турецким, на Ригас-йела, предложила немного пройтись по набережной Лиелупе. Вряд ли кто-то так уж всерьез следит за ними. И они вышли, поблагодарив водителя-полицейского, а тот улыбнулся им ободряюще и пожелал доброй ночи. Ах, если б он знал, подумала вскользь Инга, как именно этого ей сейчас и не хватало!..

Саша взял у нее сумку, она сняла ненужный теперь — в качестве маскировки, уж это поняла, — плащ и прислонилась плечом к своему спутнику, а его руку закинула себе на плечо и прижала к своей полной груди, которой, между прочим, гордилась — и не без оснований. Он сбоку хитро посмотрел Инге в глаза и ловко «уложил» ее грудь в свою крепкую ладонь. Чуть сжал и стал поглаживать, будто мягко массировать. И она вмиг почувствовала, как у нее в животе вспыхнуло пламя. Понял это и он и осторожно убрал ладонь, прижав ее плечо к себе и нежно поцеловав в висок. Был миг, когда она подумала, что сойдет с ума от невероятного желания, но они так и не сделали даже маленького шага навстречу друг другу. Просто медленно шли, словно молодые влюбленные. Причем не в одиночестве, навстречу попадались точно такие же парочки, не обращавшие ни на кого внимания. Чудное ощущение! Они молчали, не видя нужды в словах. Даже не останавливались, чтобы прильнуть и впиться друг в друга губами. У Инги долгое внутреннее возбуждение, которое она с трудом сдерживала в себе, как-то незаметно для нее сменилось тихим душевным спокойствием. Очевидно, все-таки переволновалась за целый день, и наступила реакция. Вот в таком настроении они и пришли к дому Ирининой тети.

Кровать ей была постелена в маленькой комнате. Саша поставил на стул ее сумку и прислонился плечом к дверному косяку. Инга с юмором посмотрела на него и негромко спросила:

— Хочешь, чтоб я при тебе? А не боишься?

Но он задал неожиданный вопрос:

— А что у тебя было с этим Петером?

Инга вспыхнула, чувствуя, как чудовищно плавятся ее щеки, виски и почему-то отвратительно и стыдно потеет шея. Но она усилием воли сдержала вспыхнувшую вдруг неприязнь и с вызовом уставилась на него, наверняка специально нанесшего ей такой точный и подлый удар — и это после всего, что у них было… Хотя, если разобраться, а что было-то?.. Но все равно это… это!..

— Тебя интересует «что» или «как»? Уточни! — спросила напряженным шепотом.

— Прости, я глупо поставил вопрос. Я имел в виду Лору и какие-то ваши с ним договоренности, либо совместные действия в этой связи.

— Я все подробно изложила, — по-прежнему недружелюбно буркнула она, словно не желая развивать эту неприятную ей тему.

Он озабоченно покачал головой, смешно вытянув губы.

— Я читал. И от тебя тоже слышал… Но это — не совсем то, Ингушка… Мне до сих пор неясно его отношение к этому вопросу. У него что, такой выгодный и своевременный «пиаровский» ход? Тогда почему так легко отступил? Почему от всего отказался? Даже от знакомства с тобой? Это не могло быть просто так. Он чего-то явно испугался. А вот чего?.. И ты не знаешь, и я… Может, понял, что зарвался, а теперь отступить боится, потому что может вмиг растерять весь свой наработанный имидж?