Люси закрыла глаза и сжала пальцами виски. Перевязывать… перевязка… А, вот — лигатура! Точно! Ван Боост употреблял именно это слово. Она напечатала: «лигатура аорты». И сразу же на экране замелькали десятки заголовков.

Бинго!

Но ее радость тут же угасла. Перед ней было множество медицинских трактатов, теоретических исследований, бесчисленных неудобочитаемых статей, студенческих дипломных работ по теме… Ничего определенного. Невозможно все это прочитать… все равно что пытаться пробить лбом стену. Но что конкретно она ищет? Люси и сама об этом не знала…

Однако она все же пролистала несколько книг. Анатомические фотографии, справочный материал, непонятные термины… Брюшная артерия, экзерез, анопластика… Голова кругом…

Наконец она наткнулась на переводную биографию русского хирурга Николая Ивановича Пирогова. Книга сразу привлекла ее внимание — на обложке были изображены кошки и собаки с подробно вычерченной кровеносной системой. Поскольку убийца экспериментировал с животными, то, может быть…

Люси раскрыла книгу. Будто в подтверждение того, что она наконец-то на правильном пути, одна из глав называлась «Лигатура брюшной аорты».

Она быстро пробежала первые страницы толстого тома. Николай Пирогов родился в 1810 году в семье военного казначея. Поступил на медицинский факультет в возрасте четырнадцати лет, получил диплом врача в семнадцать, стал профессором медицины в двадцать шесть. Человек незаурядных способностей. Впервые осуществил эфирную анестезию, изобрел ряд приемов, позволяющих во многих случаях избегать ампутации конечностей (один из таких приемов получил название «операции Пирогова»), внес свой вклад в создание русского Красного Креста, опубликовал получившую широкую известность диссертацию о лигатуре брюшной аорты. Был настоящим образцом стойкости и самоотречения.

Затем Люси открыла заинтересовавшую ее главу. Чтобы усовершенствовать технику лигатуры, прежде чем применять ее к людям, Пирогов тренировался на собаках и кошках. Он вскрыл грудные клетки сотен животных, чтобы научиться безупречной манипуляции с пресловутой аортой.

Люси нервно моргнула. Она не слишком много понимала в специфическом тексте, но, насколько могла судить, в отличие от убийцы профессор не вскрывал перикард — околосердечную сумку. И о подвздошных артериях никакой информации не было. Скверно…

Однако Люси продолжала чтение, вдохновленная историей великого ученого и зачарованная фотоснимками с обилием крови, которыми то и дело перемежался текст. Автор биографии часто упоминал об огромном количестве тел, вскрытых Пироговым. Во время эпидемии холеры 1848 года он провел вскрытие восьмисот трупов. Русская зима, подобно гигантскому природному морозильнику, позволяла сохранять любое количество материала, необходимого для исследований. Профессору было на чем тренироваться до конца своих дней.

Два часа двадцать минут.

О, черт!

У нее оставалось всего десять минут, чтобы добраться сквозь лабиринт улочек Старого Лилля до улицы Монне. Книгу Люси захватила с собой, сунув под куртку, — смотрительнице она объяснила это служебной необходимостью, поблагодарила ее и исчезла, не дожидаясь ответа.

Вот наконец и улица Монне. Капитан Равье, прижав мобильник к уху, нервно расхаживал туда-сюда, топая по камням старинной мостовой, словно буйвол. Разумеется, он был в ярости.

Люси прислонилась к фасаду антикварного магазина. Если бы она на несколько мгновений застыла без движения, то вполне могла бы сойти за одного из персонажей средневекового фламандского полотна — настолько ощутимо сохранилась в этих узких улочках атмосфера мрачных полузабытых времен.

— Дело осложняется, — хмуро сообщил ей Равье, закончив разговор и убрав мобильник в карман. — Людей вызвали из отпусков, но всем приходится разрываться на части. Тут тебе и допросы сотрудников, уволенных мадам Кюнар, и осмотр промзоны, и помощь жандармским отрядам, которые обыскивают водоемы… Не говоря уже о том, что нужно перерыть кучу информации по ветеринарам, чтобы выяснить, кто из них в последние месяцы заказывал тилетамин. По идее нам нужно в два раза больше людей!

— Кстати, на данный момент что-нибудь прояснилось по поводу ветеринаров?

— Не прояснилось, а еще больше затуманилось. Большая часть ветеринаров регулярно заказывают тилетамин, кроме тех немногих, что предпочитают использовать кетамин. Так что все наши нити, вместо того чтобы куда-то нас вывести, сплетаются в клубок.

Однако Люси все же задала еще один вопрос, который не давал ей покоя:

— Норман разобрался со списком уволенных из «Виньи»?

— Выехал на место, чтобы допросить директора северного филиала компании. У него те же соображения, что и у тебя, по поводу этих удивительных совпадений. Это хороший знак, но еще надо будет просеять сквозь сито больше ста человек. Почему в нашей работе все так непросто?

Капитан расправил усы и указал на массивную дверь:

— Ну что, пойдем к этому Леону… Надеюсь, интуиция не подвела твоего вампира-ветеринара, и мы сможем кое-что разузнать.

При виде узкого фасада, а затем и самого хозяина дома — пресловутого Леона, будто пропахшего затхлостью, — у Люси возникло ощущение, что она попала во владения затворника, полностью удалившегося от мира.

Внешне таксидермист походил на дворецкого Нестора — персонажа популярных комиксов серии «Тинтин»: сухощавый, невозмутимый, облаченный в полосатый костюм-тройку, который придавал владельцу не столько элегантный, сколько респектабельный и надежный вид закоренелого консерватора.

Они пересекли небольшой холл — нечто вроде облагороженной прихожей — и оказались в огромном зале, напоминающем собор, со стеклянным потолком и замысловатой архитектурой: сплошные изгибы и изломы. С помощью искусственного микроклимата, жаркого и влажного, Леон создал здесь настоящие джунгли: пальмы, лианы, юкка, плотоядные растения и множество тропических цветов являли собой фантастическое зрелище.

Амазония в Лилле… Ну что ж, почему бы и не ананасы на Северном полюсе? Чего только на свете не бывает…

Увитая зеленью арка почти скрывала вход в туннель, который вел в другое помещение, уже более скромных размеров, — это был зал, убранный роскошными тканями, полный фарфора, фаянса, драгоценных безделушек, изящных, словно просвечивающих насквозь мраморных статуй и старинной мебели. Все здесь наводило на мысль о королевских покоях. Затейливый лабиринт переходов и галерей наконец привел полицейских в центр этого необычного жилища.

— Нужно быть матерым спелеологом, чтобы не заблудиться в вашем доме! — пошутил Равье.

— Я понимаю, что это нетипичное строение вас удивляет, — промурлыкал Леон, наполняя три бокала красным вином. — Но не забывайте, что Лилль некогда был, как на то указывает само его название, островом![22]К концу семнадцатого века город, которому становилось все теснее в его границах, был вынужден принять особые правила застройки — дома стали строить не столько в ширину, сколько в глубину. Выходящие на улицу фасады были очень узкими, а за ними шли все более просторные помещения, соединенные галереями. Та же система, что и у кукол-матрешек… Вы знаете, такие здания очень похожи на здешних жителей, северных людей, — за простой, невзыскательной наружностью скрывается величайшая душевная щедрость.