А может быть, это я обидела его чем-то? Я стала вспоминать наш последний проведенный вместе день. Мы долго прощались, он все держал меня за руку и не хотел отпускать. Говорил, что будет безумно скучать. Говорил, что время без меня тянется, как кисель, говорил, что любит… Слова, слова… Неужели все, как в поговорке: «с глаз долой – из сердца вон»? А слова – это всего лишь пустой звук? Нет, не может быть! Борис не такой! Я не могу ошибиться дважды, такого удара я больше не переживу. Однако долго злиться на Бориса я не могла. Печаль и любовь. Любовь и разлука. Что бы ни случилось и как бы ни сложилось дальше, я счастлива, что он есть, и знаю, что никогда не смогу внушить себе, что «это была ошибка»…

Да, я рано сдаюсь, по характеру я не борец, мне противна сама мысль, что я должна доказывать что-то… Гордость не позволяет мне спрашивать, любит ли он еще меня. Да и немыслимо задавать такой вопрос человеку, который говорил со мной вчера таким тоном, как будто мы едва знакомы! Да полно, не приснилось ли мне все? Может быть, и не было ничего, сейчас я ущипну себя и пойму, что задремала на стуле в учительской после собрания и мне привиделся восхитительный роман с одним из родителей одного из учеников… Господи, какая кошмарная перспектива! Если это сон, то я не хочу, не хочу просыпаться!

В последний день мы засиделись за столом. Стивен около двенадцати пошел спать, а мы с Катькой задержались на веранде перед домом.

– И где же этот, о котором ты думаешь? Это тот, про которого ты говорила, что от него сын сбежал, а сам он подумывает связаться с бандитами?

Я действительно рассказывала Кате по телефону о наших проблемах. А сейчас она пересказывает мне мои же собственные слова, так неуловимо изменяя интонации, акценты, что получается, что Борис – страшный человек. Но теперь, когда Борис и Сеня стали такими родными людьми, мне дико слышать подобное изложение событий!

– Кать, не надо! Я не хочу продолжать этот разговор. Ты совсем не знаешь Бориса, да и вообще… имеешь о нем неверное представление.

– Да? А какое верное? Если он такой хороший, то где его сын? И почему он тебе ни разу не позвонил, пока ты здесь?

– Слушай, ну не приставай, Кать! – невзначай подруга задевает самое больное место.

– Он – ненадежный человек! А тебе, дорогая, давно пора заняться собой и подумать о будущем! Или ты собираешься всю жизнь провести, переводя идиотские тексты и уткнувшись лицом в компьютер? Торкел – надежный человек, брак с которым обеспечит тебе стабильную жизнь в нормальной стране. Здесь все планируют заранее, составляют брачные контракты, а если вы не подойдете друг другу – что ж… Вот, подожди.

Господи боже, при чем здесь Торкел? Подруга притаскивает юридический справочник и читает абзац, касающийся правил получения шведского гражданства: «Лица, вступающие в брак с постоянными жителями Швеции, могут получить временное разрешение на жительство сроком на 6 месяцев, которое продлевается на тот же период в течение двух лет. Далее оформляется постоянный вид на жительство. Если в течение этих двух лет брак распадается, переселенцу, как правило, предписывают покинуть Швецию».

– Сечешь? В крайнем случае, можно потерпеть два года, а потом получить гражданство Швеции – страны с развитой системой социального обеспечения! Ты сможешь тут жить такой жизнью, которая никогда не светит тебе в России, сколько бы ты ни горбатилась над переводами!

Выпитое пиво дает о себе знать.

– Как ты? Ты ведь именно так и живешь? Ты вышла за Стивена, чтоб получить этот статус, свой дом и вечеринки с коллегами? Это предел твоих мечтаний?

Я вдруг чувствую, что мои последние слова задевают подругу гораздо сильнее, чем вся ее пространная и грубая речь – меня. Пока она говорит, я вдруг понимаю, что весь этот балаган – попытка самовнушения, попытка убедить себя и меня, что именно к такой жизни она и стремилась. Ее брак сложился совсем не так, как она хотела, и, пытаясь прикрыть это внешним благополучием, лоском и цинизмом, она сейчас чуть не плачет.

Мы, не сговариваясь, одновременно закуриваем. Я же не курю, мимоходом вспоминаю я. Ах да, но это было в той, прошлой жизни.

– Принести еще пива?

– Давай.

Катя открывает бутылки, мы чокаемся.

– Я, наверное, скоро буду в Питере. В последний приезд я встретила Темку – помнишь Тему с экономического? – и он звал работать в его компании. У него крупная турфирма, они обеспечивают проведение совещаний, конференций и симпозиумов в разных странах, и ему требуется помощник. Он все твердил, что я – именно тот человек, который нужен, это работа для меня: разъезды, а у меня возможность безвизового въезда в европейские страны, знание английского и шведского, организаторский талант…

Сейчас я понимаю, что Катя не шутит и не ерничает.

– …Я тогда посмеялась, сказала, что у меня и в Швеции дел хватает. И вот он просто бомбардирует меня письмами, просит для начала помочь хотя бы с организацией встречи в Стокгольме – какой-то саммит «зеленых». Стивен, правда, категорически против, но я, кажется, соглашусь…

Я очень хорошо понимаю, что это – признание. Согласие работать у Темы – я наконец вспоминаю этого мальчика, безнадежно влюбленного в Катьку все университетские годы, – сродни объявлению о разводе… Что ж, посмотрим.

Я поднимаюсь наверх. Последняя ночь в Швеции. Завтра я сяду на паром, и каждая минута будет приближать меня к дому, к Питеру, к Борису…

Проснулась я довольно рано, но вставать не торопилась. Я немного устала за последние дни от чужого города и новых впечатлений и, нежась под одеялом, представляла себе, что я дома, мы живем вместе с Борисом и в выходной можем подольше поваляться в постели, никуда не торопясь… Нет, об этом сейчас думать нельзя – только душу травить. В Петербурге я все выясню, а пока надо уехать из Стокгольма.

Я быстро сложила вещи и спустилась вниз. Катя, что-то весело напевая, готовила завтрак. Мы пили кофе, болтая о том о сем. Ни она, ни я не возвращались к вчерашнему разговору. Пройдет время, и станет понятно, какой выбор она сделает. Вот только сможем ли мы быть такими же близкими подругами, как раньше?

Я одинокий человек, а Катька была одним из немногих людей, способных пробиться сквозь мою «рачью» скорлупу… Она всегда весело высмеивала мои страхи, комплексы – и они отступали, таяли под огнем ее беззлобных шуточек. Но жизнь в другой стране незаметно изменила ее. У нее поменялось отношение к людям и жизни вообще. От той жизнерадостной Катьки, которая всегда ценила искренность чувств и умела радоваться пустякам, почти ничего не осталось. Теперь Катя утверждает, что главное – это удачно устроиться и жить по заведенному распорядку, следуя не велению сердца, а точному расчету. Но, может быть, это только поза измученного, несчастного человека, который не привык, чтобы его жалели…

Перед отъездом я созвонилась с Ингрид. Она пересказала наш разговор мужу, и он просил, чтобы Борис ему позвонил. Йорген – деловой человек, сразу попытался навести справки о Борисе и, выяснив, что Ровенский и его фирма не связаны с криминалом, очень обрадовался. Видимо, несмотря на временные трудности Бориса, в деловом сообществе о нем отзывались очень положительно. Конечно, загадывать пока рано, но настроение мое после разговора с Ингрид значительно улучшилось – Борис вполне сможет мной гордиться, когда я расскажу ему о Йоргене.