— Где-нибудь здесь, — решил, немного размыслив, Регент. — В монастырь везти далеко. Что скажем, если встретим, полиции?

Шурша галькой, торопливо шли берегом моря назад.

— Когда теперь снова можно будет подготовить экзамен? — спросила, приводя шпагу в порядок, Адония.

— Сейчас посмотрим, — сказал Цынногвер, передавая тяжёлую ношу Фердинанду.

Подошёл к лежащим «пиратам». Каждого перевернул, внимательно посмотрел. Пальцем молча указал Фердинанду на входы ударов.

— Считаю, экзамен сдан, — сказал он с вопросительной интонацией.

— Так! — ответил, подбрасывая и поудобнее укладывая на плече тело «экзаменатора», Фердинанд.

— Решено. Ох, как от патера попадёт за то, что троих в сторону Адонии упустили!

— Да пустяки это, братцы. Перед патером я за вас заступлюсь. Только я сейчас спать лягу, ладно? Такое чувство, будто по мне табун лошадей пробежал.

— Конечно, забирайся в возок. Этого мы через седло перекинем. Всё, что надо, сами уж сделаем. Спи.

— Так, так. Но как неожиданно всё получилось!

ЕДИНОРОГ

Цынногвер, Фердинанд и Адония вернулись в родную обитель. Патер, «узнав» о том, какие изменения внесла судьба в первый экзамен его воспитанницы, разделил свои эмоции поровну: во-первых, строго выговорил капитанам за небрежное отношение к такому важному поручению, во-вторых — выразил Адонии скупую, взрослую, а оттого ещё более ценную похвалу.

В тот же день он пришёл в подвал и говорил, отправляя слова в тёмный угол:

— От убийства, совершённого в состоянии растерянности, слепого, сумбурного, до убийства осознанного, подготовленного — один шаг. И этот шаг она завтра сделает! О, как л умён, дальновиден и терпелив… И никто, никто не может этого оценить.

На следующий день, утром, Люпус, многозначительно строгий, пригласил Адонию проследовать с ним в один из подвалов.

— Что здесь такое? — озадаченно и даже испуганно спросила Адония, увидев длинный ряд клеток с находящимися в них живыми людьми.

— Это зал номер девять, — сообщил, мерно шагая, монах. — Здесь содержатся наши враги. Негодяи, убийцы.

— Но вот там — женщины! И, кажется, у одной ребёнок!

— Это родственники врагов. Немного позже ты всё узнаешь. Забудь на время о них. Вот кто нас интересует сегодня.

Они подошли к каменному мешку, одна из стен которого была той же, собранной на клёпках, железной решёткой. Внутри этой камеры находился только один человек.

— Посмотри на него, — сказал Адонии Люпус. — Я нарочно приказал, чтобы его побрили.

— Что происходит? — хрипло спросил сидящий на подстилке из соломы хорошо освещённый факелом человек. — Месяц, как меня стали прекрасно кормить. Уж не собираешься ли ты меня выпустить, добрый монах?

— Собираюсь.

— С чего бы?

Люпус не ответил ему. Кивнув спутнице, он направился к выходу из подвала.

Пришли в залу Адонии. Патер равнодушно переступил через подбежавшую приласкаться кошку. Адония присела на край кровати.

— Ты помнишь его? — спросил Люпус, не оборачиваясь, тяжело опираясь морщинистыми руками на широкий подоконник. — Это Джаддсон.

Адония, шумно вздохнув, порывисто встала с кровати, но тотчас села обратно.

— Да, — со сдерживаемым напряжением в голосе сказала она. — И манера говорить, и лицо, и имя. Из всех незнакомых людей, которые были на той поляне, я запомнила только его, патер. Хотя до этой минуты, встретив на улице, я бы прошла мимо.

— Видишь, я сохранил не только твою маленькую отцовскую шпагу.

— Он… Действительно убийца моих родителей?

— Да. И сам этого не скрывает. Ты помнишь, как он хотел повесить тебя? Под тем предлогом, что ты, когда вырастишь, будешь мстить?

— Да! А мама кричала, что я не буду мстить, потому, что я — девочка.

— Да. А я купил тебя у него. К сожалению, я не мог отменить поединок, поскольку твой отец был дворянином. Но после того, как Джаддсон убил твоего отца, я был не вправе отпустить убийцу.

— И он сидит здесь целых двенадцать лет?! И вы, патер, так далеко смотрели в будущее?

— Детям свойственно вырастать, девочка. Я знал, что вырастешь однажды и ты. Фердинанд и Цынногвер рассказали подробно, как ты выдержала бой с тремя пиратами. Сейчас я спрашиваю тебя: готова ли ты к ещё одному поединку?

— Я готова к этому поединку, патер. Честному, благородному. Как того пожелал бы мой отец. Сегодня?

— Нет, завтра. Чтобы поединок был действительно равным, Джаддсон должен потренироваться. Всё-таки двенадцать лет он не брал в руки шпагу. Так что завтра вечером, в башне. Я очень беспокоюсь за тебя, дочь моя. Но две вещи позволяют мне сделать это: во-первых, так действительно пожелал бы твой несчастный отец. А во-вторых — я помню о том, что стало с тремя пиратами.

Он отступил от подоконника, прикрыл высокую цветную створку и тихо вышел.

Адония встала, прошла к окну, машинально приоткрыла его. Невидящими глазами глядя вниз, прошептала:

— Как же медленно иногда приближается «завтра»!

Вечером следующего дня патер и его воспитанница вышли на кольцевой балкон внутри башни. Снаружи она была залита светом опускающегося к горизонту солнца, а здесь, внутри, уже плавали сероватые сумерки. Внизу, в центре обширного ристалища стоял Джаддсон. Заслышав шаги, он, задрав голову вверх, громко крикнул:

— Что ты задумал, монах?

Ему не отвели. Появившиеся через минуту Цынногвер, Фердинанд и ещё кто-то из капитанов спустили с балкона, наклонив наискосок, лестницу. Адония, сделав несколько глубоких вдохов, пошла по ней вниз.

— Ты помнишь своего соседа, Джаддсон, — проговорил сверху Люпус, — собака которого укусила тебя? Которого ты потом убил в поединке?

— Как не помнить, монах! Ведь ты, подлый змей, сразу после этого меня здесь законопатил!

— Я считаю, что ты предчувствовал судьбу, когда опасался наследника.

— Что?! — в крайнем изумлении проговорил Джаддсон, уставившись на спустившуюся в ристалище синеглазую девушку. — Это та самая?

Адония посмотрела наверх. Регент сбросил ей шпагу, которую она цепко поймала в воздухе. Сбросили шпагу и Джаддсону.

— Ты сам говорил, что она вырастет и будет мстить!

— Мне предлагается поединок? Ты это серьёзно, монах? Она же ребёнок! Хилый птенец!