Жюльетта пыталась умиротворить свою шумную подругу и, несмотря на собственные заботы, провела несколько дней рядом с ней, но быстро поняла, что ей не следует удаляться от матери. Г-жа де Сталь тоже это сознавала, но всё же не прекращала борьбы, давая Жюльетте разного рода поручения и стараясь быть поближе к ней.

Состояние г-жи Бернар становилось тревожным. Жюльетта, понятно, не могла строить никаких планов, самое большее, отлучилась на несколько дней к маркизе де Кателлан, своей подруге, проживавшей в замке неподалеку от Парижа, да еще раз навестила г-жу де Сталь в Венселе, между 15 и 27 июля.

Жюльетта переживала тяжелые времена. Разорена, под надзором, удалена от любимой подруги, бессильна облегчить страдания обожаемой матери… Свое время она тратила на благотворительность и ходатайства за изгнанников… Порой ей поручали более деликатные дела, когда, например, г-жа де Сталь попросила заступиться за нее перед молодым Барантом… Впрочем, в последний момент неисправимая баронесса удержала ее от этого из опасения, что Барант влюбится в красавицу Рекамье…

Г-жа де Сталь продолжала вращаться вокруг Парижа, «точно несчастная планета», без большой надежды (но она этого не понимала) быть туда допущенной. Пока она жила в Руане, где Фуше позволил ей провести зиму. Она предпочла поселиться под Меленом, в замке Акоста. Принялась там за новый роман, задуманный еще во время пребывания в Италии, весной 1805 года, — «Коринна»… Там же, в Мелене, она узнала в конце января о смерти г-жи Бернар.

20 января мать Жюльетты угасла в своем парижском доме по улице Комартен. До самого конца она оставалась любезной, стараясь произвести хорошее впечатление на посетителей. За шесть дней до смерти, находясь в здравом уме и твердой памяти, она составила завещание.

Это характерный документ, которому уделяли мало внимания. Составлен он был Симонаром-сыном, оценщиком на аукционе, а душеприказчиком назначен Симонар-отец. Жюльетта объявлялась единственной наследницей г-жи Бернар, ясно выражавшей свою «нежную дружбу» к ней и «заботу о ее дальнейшей участи». Г-жа Бернар была богата, и заботой ее было оградить Жюльетту, в том числе и от г-на Рекамье. Она отмечала, что Жюльетта должна передать унаследованное имущество детям, если таковые у нее родятся, и настаивала на том, чтобы та распоряжалась всем, не нуждаясь ни в коем случае во вспомоществовании, присутствии или дозволении своего супруга… Если у Жюльетты не будет детей, ее состояние отойдет ее племянникам и племянницам по материнской линии. Проследить за этим поручалось г-дам де Кателлану и д'Андиньяку, или одному из двух. Если придется назначить новых опекунов, их полагалось избрать совету из по меньшей мере шести родственников. Короче, полнейшее недоверие к несчастному банкиру!

Г-жа Бернар отказала общую долю наследства г-ну Бернару и г-ну Симонару, чтобы не нарушать их привычки жить вместе, возникшей у них с самого детства. Она объяснила это своей нежностью к г-ну Бернару и признательностью к г-ну Симонару, спасавшему их в кошмаре Революции. Она ни о чем не забыла: «Моя дочь будет располагать частью моего движимого имущества, необходимого для обстановки моего мужа и г-на Симонара». Завещание сообщает нам также о том, что г-н Бернар был должен тридцать тысяч франков своей жене, что учитывалось в доле наследства, а на самом деле составляло пенсию, выплачиваемую ему супругой.

Г-жу Бернар похоронили на кладбище Монмартр. Жюльетта посадила на ее могиле кедр, который потом куда-то исчез. Она получила финансовую независимость и с этой точки зрения надолго оказалась под защитой.

Жюльетта познала самое большое горе в своей жизни. Преждевременная кончина обожаемой матери словно обрекала ее на одиночество. Г-жа Бернар была ее опорой, ее совестью, ее защитой. Никогда она не покидала ее, если не считать нескольких месяцев, проведенных ею в детстве в Вильфранше и в монастыре. И вот теперь мать-подруга, которой можно было довериться в любую минуту, рассказать о самом малом и самом важном происшествии в своей жизни, мудрая женщина, старавшаяся защитить свою дочь, поощрявшая ее светские успехи, словно они были продолжением, порождением ее собственного стремления к приоритету и благополучию, вдруг покинула ее, предоставив самой себе.

Очень жаль, что мы больше ничего не знаем о г-же Бернар, «вылепившей» Жюльетту и находившейся в центре ее эмоциональной жизни. Жюльетта не судила ее. По мнению ее близких, она боготворила мать, как г-жа де Сталь боготворила отца. Г-жа Бернар была образцом для своей дочери с самого юного возраста, от нее Жюльетта унаследовала свою красоту, привлекательность и, частично, — линию поведения. Возможно, г-жа Бернар была более хладнокровной и решительной в своем кокетстве, возможно, она использовала в своих целях свое неоспоримое влияние на других, тогда как Жюльетта лишь проверяла этим себя, но она еще и показала себя предусмотрительной матерью, ловко защищающей интересы дочери. Ибо хотя своим странным семейным положением Жюльетта была обязана в большой степени г-же Бернар, в своем завещании та выказала грозное недоверие к Рекамье. Вероятно, она плохо приняла его банкротство и потеряла к нему всякое уважение. Эта оборотливая деловая женщина даже из-под гробовой доски сделала для Жюльетты всё, что могла: последний ее шаг должен был компенсировать первый.

Сознавала ли Жюльетта огромную ответственность, которую несла ее мать за ее женскую судьбу? Ведь отныне она была взрослой, а в конце 1807 года пересекла роковую черту тридцатилетнего возраста… Она никогда не знала другого сильного чувства, кроме дочерней любви. К родным ее привязывали любезность и чувство приличий, а еще чувство долга. Перед мужем, например, ведь она уже знала, что он ей отец — г-жа Бернар рассказала об этом, либо во время поездки в Англию, из которой Жюльетта вернулась такой озабоченной, либо в момент банкротства, который мог породить серьезный семейный кризис, либо перед смертью, — и эта связь, хоть она не налагала на нее чувственных уз и допускала взаимную независимость, всё же сковывала ее. Последняя воля матери, в которой говорилось о «будущих детях», приводила ее в замешательство, ибо перед ней открывался новый мир…

Можно представить себе Жюльетту, в глубоком трауре, одну, в маленькой гостиной на первом этаже дома по улице Монблан, из которого виден краешек тусклого зимнего неба и полинявший сад, печальный, окоченелый, в котором деревья, утратившие всё свое очарование, в наготе своей тоже говорят о смерти… Жюльетту одолевают «черные мотыльки», как говорили в ее кругу. Осмысливая открывающиеся перед ней перспективы, она погружалась в раздумья…

Семья? Благородные отцы еще больше сблизились, нужно их поддерживать, утешать, успокаивать, оживлять их существование лучиком женского сияния. Через несколько месяцев, после продажи особняка Рекамье, все, включая Жюльетту, переедут на улицу Бас-дю-Рампар, в двух шагах от улицы Монблан, и жизнь станет повеселее… Потом, слава Богу, есть «милый Поль», который, несмотря на место в администрации, которое ему пришлось принять, помогает, приезжает, уезжает, нагруженный записками и посланиями, сглаживая своей услужливостью шероховатости повседневной жизни… Рана от разорения уже зарубцевалась, и г-н Рекамье старается оздоровить свои дела: он полон надежд снова взять их в свои руки в ближайшее время… По сути, это банкротство положило конец какому-то колдовству, постоянному притворству, не подорвав уважения, с которым к ним относились. Они по-прежнему держались достойно и сохранили прежние светские привычки.