– Я!

– Я – во главе колонны, вы – замыкающий на своем личном «Москвиче». Отстающих – бампером под коленки, упавших давите к чёртовой матери, как позорящих гордое звание бойца первой мотострелковой роты.

– Гы-гы. У меня на второй передаче расход бензина большой будет, товарищ капитан.

– Значит, будем бежать со скоростью, соответствующей третьей передаче. Десять минут на сборы. Отдельно проверить намотку портянок, чтобы ноги не стёрли до жопы. Заместители командиров взводов, командуйте.

* * *

Все бойцы отстрелялись, а патронов оставалось ещё до чёрта. Потом развлекались офицеры, лупя на спор одиночными выстрелами по воткнутым вертикально карандашам. Потом и им надоело, ушли в машину, наказав сержантам расстрелять остаток боезапаса.

Заместитель командира второго взвода Белов, пыхтя, расшатывал пассатижами пулю в горлышке патрона.

– Ты чего задумал, Сеня?

– Щас увидишь, Колян. Опа! Доставай свою «Яву».

Отломанный сигаретный фильтр четко вошел в освобожденную от пули гильзу калибра семь шестьдесят два. Белов запихнул эксклюзивный боеприпас в пустой магазин, передернул затвор. Порыскал, обнаружил греющуюся на солнышке крупную, отливающую синевой муху, почти в упор навел ствол автомата…

– Ба-бах!

На месте пребывания несчастного насекомого образовалось круглое пятно сгоревшего пороха размером с тарелку.

– Ба-бах! Ба-бах!

Сержанты заливались счастливым смехом, как расшалившиеся первоклашки.

– Ба-бах! А-а-а, убили!!!

Белов выронил «калаш». Друган Колька рухнул на живот, завывая и обшаривая руками дымящиеся ягодицы.

– Коля, ты чего, брат? Я же пошутить хотел. Тебе больно, Коленька?

К месту происшествия несся прыжками Буслаев, на бегу дожевывая кусок докторской колбасы.

* * *

Вымотанный капитан добрался из госпиталя до казармы в третьем часу ночи. На тумбочке опять маялся Бача.

– Товарищ капитан!…

– Т-с-с, не ори. Перебудишь всех.

– А как там Коля?

– Жить будет. Сожженную кожу ему с половины жопы вырезали, но мышцы вроде целые.

– А сержант Белов где?

– Где-где… В Караганде, сидит на биде. На гауптвахте, военного прокурора ждёт.

Буслаев, стараясь ступать тихо, пошел по темному центральному проходу в канцелярию между рядами двухъярусных коек.

Спящая казарма воняла прокисшими портянками, немытыми телами, мастикой и гуталином… Ворочалась, скрипя пружинами кроватей, бормотала во сне и звала на десятке языков родных мам и далёких любимых, чмокала, пукала, храпела…

Она походила на какое-то многоголовое животное – теплое, несчастное, смертельно уставшее. Нуждающееся в заботе. И вызывающее какую-то неуместную, но так необходимую ему жалость.

* * *

В дверь канцелярии поскреблись.

– Разрешите войти, товарищ капитан?

– Ну чего тебе, Бача… Э-э-э, то есть Нестеров.

– Можно вопрос?

– Можно Машку через бумажку, воин. В армии говорят «разрешите». Давай, не тормози, мне бы до подъема хотя бы три часа поспать, с утра прокуроры с замполитами будут мозг выносить.

– Вот вы же в военное училище добровольно пошли, чтобы стать офицером. А зачем? Трудно же.

– Блядь, что за идиотские вопросы, боец!

– Ну всё-таки.

– Чтобы вас, баранов малолетних, жизни научить. А то страна нуждается в героях, а пизда рожает дураков. Вы же от мамочки приходите, ни хрена не умея – ни полы помыть, ни пуговицу пришить. Про то, как в первом же бою пулю хлебалом не поймать, я уж и не говорю.

– А вот в Афганистане… Как там?

– Как в сказке. Всё, конкурс идиотских вопросов закончен, с большим отрывом победил рядовой Нестеров. Свободен, боец.

Юрий хлюпнул носом, поморгал белыми ресницами.

– Виноват, товарищ капитан. Разрешите идти?

– Погоди. Объясни вот мне, на хрена ты рапорт в Афган писал? Ты же срочник. Не попал туда – так радуйся. С виду, вроде, не идиот. Хотя я не доктор – диагнозы ставить.

– Ну… У меня старший брат оттуда вернулся. Без правой кисти. И ожог на поллица, правый глаз не видит. А он такой гитарист был! Сам песни писал. На конкурсе побеждал, на районном… А теперь он пьет только да ругается. Как-то сказал мне «Служить пойдешь, шнурок, просись в Афган. Там духам от меня привет передашь, да ладошку мою поищешь. Может, и найдешь». И заплакал после этого… Я никогда его не видел плачущим. И девчонка от него ушла, конечно.

– Девчонки – они да, такие. Как пароходы – всё время уходят куда-то. Вот послушай меня, Юра. Ну, понятно, офицеры. Меня Родина в Киевском общевойсковом училище четыре года кормила, одевала, учила… Всё давала, всё. А ей от меня всего одного надо – чтобы я, если война, пошел за неё. И сдох, если нужно. Но лучше, чтобы не сдох, конечно, а чтобы победил. Весь смысл офицерской жизни – это быть готовым. По гарнизонам мотаемся, здоровье гробим, с семейной жизнью у многих – швах. Правда, тут уж как карта ляжет… Но главное – это в нужный момент встать между духом или там американцем и вами, гражданскими. И предназначенную вам пулю принять на себя. А ты дурью не майся, дослуживай свой год. Дембельнешься – и домой, в счастливую гражданскую жизнь.

Юра упрямо мотнул головой. Опять шмыгнул носом.

– А всё-таки я в офицеры пойду. Как вы.

– Ну и дебилом будешь. Всё, вали отсюда.

* * *

Участнику Первой чеченской войны командиру разведроты мотострелкового полка капитану Юрию Нестерову в 1995 году было присвоено звание Героя России.

Посмертно.

Август 2013

– Так что, Марат Тимурович, документы в арбитраж готовы, здесь никаких проблем. Но… Ни фига это не поможет, короче.

– Не мямли, говори толком. И куда ты меня везешь вообще?

Юрист вздохнул, потер переносицу.

– Эта. Вы знаете такого Андрея Петровича Андронникова?

– А что, в городе кто-то не знает Андрона? Идиотские вопросы задаешь. И какое отношение бабло, застрявшее в «Бастионе», имеет к Андрону?

– Ну, по нашим каналам… Словом, структура Андрона выкупила «Бастион», вывела все активы. И подала на банкротство. Там до чёрта народу попало, не одни мы. То есть в список кредиторов мы, конечно, включимся. Но ничего не получим.

Марат шарахнул кулаком по торпеде.

– Ну и какого хрена ты сразу не сказал?! Ты понимаешь, что это значит? Там почти лимон баксов, практически вся наша оборотка! Ты понимаешь, что это нашей фирме – звездец?