Ия сглотнула и неуверенно кивнула головой. Ей не приходило в голову, что вот так кратко, в двух словах можно описать все происшедшее с ней, и главное – это будет правдой.

– Раньше надо было думать, – Муха подвинула к себе стакан с джин-тоником, залпом выпила и вытерла губы. – Сама виновата, девочка.

Ия опять кивнула головой, и с этим было не поспорить, да и не спорить она пришла.

Огляделась по сторонам. Ничего не изменилось с тех пор, как сидели они с «итальянкой» Надей на этих же креслах и ее затягивало в водоворот иных отношений. Вот разве что Джоди Фостер на стене появилась. Она сама подняла руки и сама пошла ко дну, но налетела буря и выбросила ее на берег, как щепку.

– И что говорят? – спросила Ия.

– Кто?

– Все.

– Разное говорят. Все ее жалеют. Тебя выгнать советуют, вышвырнуть на улицу, удивляются, что она еще этого не сделала. А ты дурой будешь, говорят, если аборт не сделаешь. Если уж рожать от мужика, так чтоб деньги были. Еще кто-то сказал, что настоящая лесбиянка, когда видит ребенка, хочет ему ботинком на голову наступить, а ты примазалась.

– Ботинком… на голову, – Ия провела рукой по животу: «Не бойся, болтают чушь всякую». – Можно я у тебя переночую?

– Оставайся! – легко согласилась Муха. – Я все равно сегодня уйду на ночь. С мальчиком познакомилась, ему шестьдесят лет, и у него еще стоит. Он прямо влюбился, и деньги, главное, есть. Так что ты ночуй, девочка, мне не жалко.

Когда Муха ушла, Ия прилегла на край кровати, накрылась покрывалом и сразу провалилась в сон, который прервался под утро шумом. Она полежала, не открывая глаза, послушала.

Возились на кресле.

– О, мальчик, какой ты мальчик, – раздавался шепот Мухи.

– Руками, руками. Пойдем в постель.

– Там девочка спит.

– Какая девочка, ты не одна?

– Да я и забыла совсем. Девочка беременная, в гостях у меня.

– Подожди, я так не могу. Она точно спит?

Ия лежала на боку, боясь пошевелиться и не зная, что хуже: занимать хозяйкину постель или некстати обнаружить свое бодрствование.

Через час входная дверь хлопнула. Муха вернулась из коридора, пошелестела и сказала:

– Полторы, хороший мальчик. Жаль, что стоит.

Ия села на кровати, потирая затекший бок.

– А ведь у меня тоже ребенок есть, но родительских прав нет, – сказала ей Муха. – Дочка, взрослая уже. С матерью живет. Мне ее отец замуж выйти предлагал, но я девочек люблю.

Следующую ночь Ия провела на скамейке в Александровском парке. Папочка звонил на мобильный и спрашивал, почему она не вернулась с работы. Не помнил, что вечером внял советам «настоящих лесбиянок» и сам выгнал ее из дома. Ночь в парке оказалась спокойной, почти как советовала врач. Только хотелось прилечь, и было холодно.

Квартира нашлась на другой день, оставалось перевезти вещи. Ия собирала их, Папочка раскидывал, отталкивал ее и махал перед лицом кулаками, боясь ударить по-настоящему. Живот у нее снова тянуло. Она то и дело приседала на край кровати, чтобы передохнуть.

На кухне что-то с грохотом упало, раздалась брань, затем хохот. – Выгони ее без вещей, суку, – крикнула Понтий.

Папочка снова затопал по коридору и остановился на пороге комнаты. В руке у него был кухонный нож.

При виде ножа внутри Ии что-то перекатилось и как будто лопнуло. И хотя Папочка положил его на верхнюю полку шкафа и уселся на край дивана, закрыв лицо руками, то, что перекатилось, не встало на место.

Резко свело живот, потом еще, и еще, и еще. Ия растерянно стояла и боялась пошевелиться. Тонкой струйкой из нее засочилось то обычное, что совсем нельзя было ожидать в ее положении.

– Кровотечение, и похоже на самопроизвольный выкидыш… Да погоди ты реветь, возьми с собой деньги, там в больнице они, может, лапароскопию сделают. Может, сможешь еще сохранить, – сочувственно пробасила врач.

«Скорая» проталкивалась в пробке по узкому проспекту, через который Ия когда-то перебегала, уличив Папочку во лжи. Со всех сторон сигналили. Водитель ругался и даже вылил на не пропускавшую машину слева остатки недопитого молока из пластиковой бутылки. Сидящая впереди врач вздыхала и жаловалась ему на своего сына, двоечника и оболтуса.

Ия пыталась отдалиться от своего тела, притвориться, что оно не ее, и считала светофоры. Они загорались красным и не пускали их, но она закрывала глаза, обращала огни светофоров в дружелюбные красные маки и рассказывала внутрь себя:

«Ты не торопись, погоди, послушай. Давным-давно люди считали красные маки символом сна и смерти, а мне кажется – это символ жизни.

Маковые поля текут широкой красной рекой посреди сочной зелени полей, среди белых, желтых, фиолетовых полевых цветов. Маки похожи на солдат – стоят ровно, плечо к плечу, и гордо тянут круглые красные каски к Солнцу. Маковые отряды и полки приготовились к бою, и этой рати нет числа. Я куплю тебе красных солдатиков, и ты поведешь их в бой по зеленой траве. Мой мальчик, мой мальчик, мой мальчик…»

Наконец крикнули: «Приехали!» Согнувшись и приседая от накатывающих волнами спазмов, Ия вылезла из машины.

«А потом мы будем бежать с тобой по маковому полю, раскинув руки и смеясь. Мама и сын. Только ты и я. Я видела, именно так на картинках бегут счастливые люди, смеются и смотрят в небо. Ты будешь подпрыгивать и мять красные маки, а я смотреть тебе под ноги, чтобы ты не упал».

Врач в смотровой кинула железный расширитель в лоток с грязными инструментами и сказала:

– Мне очень жаль, но сохранять уже нечего. Выкидыш. Осталось почистить.

Ей было так странно происходившее, что казалась выдуманной выкручивающая, накатывающая волнами боль, и настоящими воображаемые красные маки.

«Знаешь, вот психологи говорят, когда больно, надо представлять любимый цветок и дышать медленно и глубоко – животом, мысленно раскрываясь как цветок, и боль пройдет. Она уже проходит. Ты ведь не оставишь меня, правда?»

Она лежала на кровати с продавленной пружиной и говорила, что уже лучше, живот не болит, надо подождать, а врачи качали головами и отвечали, что у них мало времени, сейчас как раз всех к чисткам готовят, с восьми вечера начнут подряд оперировать, целая очередь уже скопилась.

– Давайте еще подождем, – просила она в операционной.

– А чего ждать-то, – отвечали ей. – Хотите, мы покажем вам стенки плодного яйца?

«Но ведь это неправда. Ты же еще со мной? Ты еще не оставил меня? Мы должны быть с тобой вдвоем, ты и я, и больше никого не надо. Я буду защищать тебя, а потом ты меня. Я должна защитить тебя», – думала она, пока ей надевали на лицо прозрачную маску, и все еще надеялась, что вот сейчас ошибка обнаружится и хоть одно из четырех укутанных в белые халаты привидений скажет: «Постойте, постойте, да ведь можно же еще сделать…»