Обед велели приготовить на пять персон. Десерт — на десять, поскольку ожидались дамы. Мараван планировал подать к чаю традиционные для «эротического» ужина конфеты.

— То есть глазированная спаржа в виде пениса, имбирно-нутовые раковины и лакрично-медовое эскимо, — уточнила Андреа, записывая меню в блокнот.

Она появилась на кухне чуть позже семи.

— И знаешь, кто наш заказчик? — спросила она Маравана. — Дальманн!

Однако это имя ничего не говорило тамильцу.

— Дальманн, — повторила Андреа. — Тот самый скользкий тип, что всегда занимал в «Хувилере» первый столик.

Мараван покачал головой:

— Может, узнаю, когда увижу.

Но и за столом Мараван не узнал ни Дальманна, ни остальных гостей.

В половине десятого раздался звонок. За дверью послышались смех и разговоры. Это подоспели к десерту дамы.

Андреа вошла на кухню, захлопнув за собой дверь.

— Угадай кто…

— Македа?

Она кивнула и оставшийся вечер была немногословна.

Вскоре после десерта мужчины попрощались с дамами. Теперь Мараван с Андреа тоже могли отдохнуть. На вешалке осталось одно пальто. Андреа узнала его, оно принадлежало Македе.

На последнюю ночь две тысячи восьмого года заказов у «Пищи любви» не было. В кухонном углу своего номера, на обыкновенной плите, Мараван приготовил коджи карри — блюдо из курицы, которому Нангай научила его ещё в детстве. Он выбрал классический вариант, однако положил чуть больше семян пажитника. Кроме того, в смесь специй, которой полагалось посыпать блюдо, перед тем как его сбрызнуть лимонным соком, кроме молотых семян фенхеля, кардамона и гвоздики, Мараван добавил корицы, как всегда делала Нангай.

Македа работала. Андреа называла себя «соломенной вдовой». Они расстались час назад. На Македе было закрытое чёрное платье. Сама мысль о том, что эфиопка проведёт эту ночь с одним из старых денежных мешков, сводила Андреа с ума.

Итак, новогодняя вечеринка для одиноких сердец. Андреа купила себе две бутылки шампанского. Маравану — минералку с газом.

Она устроилась в единственном в комнате кресле, тамилец сел на кровать. Между ними стоял буфетный столик.

Андреа мёрзла. Мараван проветривал помещение, полагая, что в комнате не должно пахнуть едой, и закрыл окна незадолго до её прихода. На улице как минимум минус пятнадцать. Андреа попросила у тамильца одеяло на птичьем пуху и теперь сидела, завернувшись в него, как в шаль.

Они ели руками, как и в первый раз. Эти блюда почему-то напоминали Андреа детство, хотя карри она попробовала впервые только в зрелом возрасте. А тогда было разве что готовое блюдо из ресторанной сети под названием «риз колониаль» — кольцо риса с кусочками курицы в жёлтом соусе с большим количеством сливок и консервированных фруктов.

Андреа сказала об этом Маравану.

— Может, дело в корице, — пожал он плечами. — Её здесь много.

Разумеется! Рисовый пудинг с сахаром и корицей — любимое блюдо её детства. И ещё рождественское печенье и пряники.

— А на Шри-Ланке тоже сегодня празднуют? — спросила она.

— Раньше, до войны, в Коломбо отмечали все возможные праздники: индуистские, буддистские, мусульманские и христианские. В эти дни мы не ходили в школу и устраивали на улице фейерверк.

— Здорово! — воскликнула Андреа. — Ты думаешь, когда-нибудь снова так будет?

Мараван задумался.

— Нет, — ответил он после долгой паузы. — То, что было, никогда не повторяется.

Андреа замолчала.

— Это правда, — кивнула она наконец, — но иногда бывает лучше.

— Со мной такого не случалось, — возразил Мараван.

— Разве сейчас не лучше, чем в «Хувилере»?

Тамилец пожал плечами:

— Работа — да. Но забот стало больше.

И он рассказал Андреа обо всём, что произошло с его любимым племянником Улагу.

— Неужели ничего нельзя сделать? — спросила Андреа, выслушав тамильца.

— Я пытаюсь, — пожал плечами тот. — Но поможет ли…

Они снова замолчали.

— А почему ты не женат? — спросила наконец Андреа.

Мараван засмеялся и многозначительно посмотрел на неё.

Андреа поняла намёк.

— Нет, нет, — замахала она руками. — Выброси это из головы, Мараван. Я не свободна.

— Ты ждёшь ту, которая спит с мужчинами, — заметил Мараван.

— Да, но за деньги.

— Это ещё хуже.

Андреа разозлилась.

— Ты тоже делаешь за деньги кое-что, чем не стал бы заниматься задаром.

Мараван сделал неопределённое движение головой.

— И что это значит? — не поняла Андреа. — «Да» или «нет»?

— Говорить «нет» у нас считается невежливо.

— Должно быть, девушкам у вас живётся несладко, — засмеялась Андреа. — Тем не менее у тебя нет даже подруги.

Однако тамилец оставался серьёзным.

— У нас есть родители, — ответил он, — которые решают, с кем тебе жить.

— И это в двадцать первом веке! — удивилась Андреа. — Ты шутишь!

Мараван пожал плечами.

— Как вы с этим миритесь? — спросила девушка.

— Во всяком случае, это неплохо работает, — ответил Мараван.

Андреа недоверчиво покачала головой.

— И почему они до сих пор никого тебе не нашли?

— У меня нет здесь ни родителей, ни семьи, — ответил тамилец. — Никого, кто бы мог подтвердить, что я не женат, не имею незаконных детей, не веду развратный образ жизни и принадлежу к нужной касте.

— Я думала, касты давно отменены, — удивилась Андреа.

— Это правда, — кивнул Мараван, — но я должен принадлежать к нужной отменённой касте.

— И к какой же ты принадлежишь? — поинтересовалась она.

— Об этом не принято спрашивать.

— Как же тогда узнать?

— Нужно узнавать через других.

Андреа засмеялась и сменила тему.

— Может, пройдёмся, посмотрим фейерверк, — предложила она.

Мараван покачал головой:

— Я боюсь взрывов.

За окном снова пошёл снег. Ракеты сгорали и взрывались, вспыхивая разноцветными искрами за завесой хлопьев и окрашивая их то в зелёный, то в красный, то в жёлтый цвет.

Город колокольным звоном встречал наступление нового года, о котором никто ничего не знал, кроме того, что он на одну секунду длиннее уходящего.

Дальманн отмечал Новый год в одном из отелей, в компании Шайбена, инвестора из Северной Германии, вокруг которого так и цокали шпильки, мелькали декольте и мини-юбки.