Пожалуй, стоит показать мужикам – для поднятия боевого духа, так сказать. Поскольку после всего случившегося за прошедшие сутки оный дух сократившегося более чем наполовину отряда ощутимо снизился. Пока некритично: после неожиданной встречи с потомками, невообразимых с точки зрения человека середины двадцатого века технологий и осознания поистине невероятной важности информации о будущем, которую нужно любой ценой доставить руководству страны, особиста с летуном вообще сложно было еще чем-то ошарашить.

Да и Лехино мировосприятие за эти дни претерпело весьма существенные изменения. Скорее всего, не слишком заметные внешне, но весьма ощутимые внутри. Одно дело считать себя отслужившим в нехилых войсках крутым перцем в родном мире, и совсем иное – научиться воевать по-настоящему и на настоящей войне. Воевать, не испытывая, как в тот раз, когда взял в ножи немецких кашеваров, ровным счетом никаких эмоций, мешающих выполнению неприятной, но необходимой боевой работы. Наверное, именно так, опалив душу в безжалостном горниле войны и неоднократно пролив свою и чужую кровь, и становятся настоящими солдатами. Людьми, способными сочетать в себе две казалось бы несопоставимые вещи: полное равнодушие к смерти и неистовую жажду жизни. Оставаясь при этом именно что ЛЮДЬМИ, а не превращаясь в бездушную машину для убийства…

Но тем не менее определенная, подспудная, так сказать, растерянность имела место быть. Хорошо хоть размышлять об этом – спасибо, блин, фрицам! – пока просто не оставалось времени, однако рано или поздно все равно бы пришлось.

– Командир, спросить хочу. – Сержант Родимов, убрав под обрез тактического шлема забрало, в упор взглянул на старшего лейтенанта. – Какие теперь наши действия? От фрицев оторвались, аж запыхались. От наших тоже. Ни связи с ними, ни карты местности не имеем. И чего дальше?

Локтев, с трудом скрыв раздражение, ответил:

– Миша, если ты про то, что мы в полной заднице, так я с тобой полностью согласен. Вот только не нужно усугублять ее глубину. Усугублять – это глагол, если что. Я думаю.

– Вот и думай, – тяжело вздохнул спецназовец. – Одного в толк не возьму, почему мы в прорыв не пошли, пока фрицы далеко были? Ну, спалили б еще с десяток танков, все нашим помощь. Это я про предков.

– Полагаю, это не только твой вопрос, но и всех остальных? – Владимир поочередно оглядел молчавших боевых товарищей. – Понял, молчание знак согласия. Отвечаю. Нельзя. Мы за последние дни только и делали, что палились по полной программе. В Берлине о нас точно знают, не удивлюсь, если и в Москве тоже. Да и с этими танками тоже все не так просто – десятком бы никак не ограничилось, там не меньше пары рот на подходе было. Это тебе не на той стоянке в деревне, где мы Гудериана завалили, или на переправах броню из укрытия жечь, завязли бы надолго. Первых бы спалили, зато остальные успели развернуться в боевой порядок, с нашей стороны шоссе места достаточно, до опушки метров тридцать свободного пространства. Их снаряды нам теоретически не опасны, по крайней мере, осколочные, а вот насчет бронебойных уже не уверен, и проверять как-то не хочется. Силовая защита даже прямое попадание выдержит, но вот с кинетической энергией-то что делать? Переломает кости – и все. Толку-то от того, что бронекомплект целехоньким останется, если внутри тебя в полный фарш перемелет? Плюс батареи бы разрядили и выстрелы к эрпэхам растратили, а их у нас всего пятнадцать штук. И новые взять неоткуда, канал связи с нашими временем будет только один, по моему сигналу после выполнения задания. Почему так – понятия не имею, мне не доводили.

– А задание-то как теперь выполнять? – подал голос младлей Прохоров. – С остальным согласен. В затяжной бой, да еще и с бронетехникой, нам ввязываться никак не с руки. Но и Мишка ведь правильно сказал, ни связи, ни карты нет? Где ребят искать?

Локтев мотнул головой:

– Направление, куда они ушли, знаем, так что никуда не денутся. Да и карта у нас есть, когда Батищев трофей рассматривал, я камеру не выключал. Сейчас сброшу оцифровку. Насчет остального? От тех фрицев, что следом увязались, Степанов, полагаю, уже отбился, он боец опытный. Часов за несколько догоним. Ну, плюс-минус, понятно.

– А если не отбился? – мрачно буркнул Родимов. – Тогда что?

– Тогда – все! – зло отрезал старший лейтенант. – Если не отбился, значит, мы провалили простейшее задание! Нормально ответил? Доходчиво? Еще вопросы имеются? Нет? Добро. Передохнули? Вперед.

– Погоди, командир. Есть проблема. С пленным что делать? – осведомился молчавший до этого момента сержант Берг, кивнув на абверовца. Выглядел Рудольф не очень: сидел, прислонившись к комлю сосны, и жадно хватал воздух широко раскрытым ртом. По грязному лицу струился пот, щеки алели нездоровым румянцем, особенно заметным на фоне приобретшей болезненно-серый цвет кожи. Обхватившие изодранные колени офицерского галифе кисти рук мелко подрагивали, хоть Ланге всеми силами старался это скрыть.

– Еще одного такого марш-броска он точно не выдержит. Сдыхает фриц. Не привык он по лесам с языком на плече бегать.

Взглянув на контрразведчика, Локтев на несколько секунд задумался, прикидывая варианты. Бросать никак нельзя, предки не поймут. Значит, все-таки придется использовать стимулятор? Не хотелось бы, но что остается делать?

– С пленным я сам поговорю, а ты переведешь. Выступаем через пять минут.

– Как скажешь, – пожал плечами Йохан, протянув старлею ремень, которым стягивали запястья пленного. – Держи. Пошли говорить?..

Майору Рудольфу Ланге было нехорошо.

Собственно, что уж тут скрывать: ему было откровенно плохо. Плохо настолько, что он уже несколько раз ловил себя на мысли, что больше просто не сумеет сделать даже шага. Все тело ныло, словно избитое палками, а уж ноги! Ног он практически вовсе не ощущал. Опытный агент Абвера был типичным кабинетным работником, впервые оказавшимся в полевых условиях. Первое время он еще держался, частично на собственных эмоциях и зашкаливающем адреналине, частично – на введенных уникальным прибором потомков препаратах. Но после последнего перехода длиной как минимум километров в восемь, он откровенно сломался. И сейчас kosmodesantniki, судя по напряженным выражениям лиц, решали, что с ним делать дальше. Неужели все-таки решат ликвидировать, избавляясь от ненужного балласта?! Как обидно и глупо! Этого нельзя допустить, категорически невозможно!

– Господа… – прохрипел Ланге. – Послушайте, я…

Склонившийся над ним командир группы что-то произнес, однако Рудольф, несмотря на неплохое, с его точки зрения, знание русского, не уловил даже общего смысла достаточно длинной фразы. Впрочем, сержант Берг тут же перевел:

– Молчите, бросать вас никто не собирается. Вы обессилели, поэтому сейчас вам введут специальный препарат. Очень мощный стимулятор, ничего подобного в этом времени нет.

– Нечто вроде первитина? – решил блеснуть познаниями Ланге.

– Гораздо сильнее, – без тени улыбки сообщил Берг. – Возможно, вам даже покажется, что теперь вы всемогущи. Это не более чем наркотический дурман. Но сил прибавится. Пожалуйста, не пытайтесь делать глупости, иначе нам придется принять жесткие меры. Вплоть до самых радикальных… надеюсь, вы понимаете, о чем я?